Эдя заметил это его равнодушие и обиженно замолчал. Потом спросил:
— Тебе неинтересно?
Лев кивнул, глядя в окно.
— Ну ладно, — главный редактор, похоже, и в самом деле обиделся, — вот приедем к тебе, посмотришь картинки и делай, что хочешь. В конце концов, мое дело было вызвать тебя и передать задание, а там поступай как знаешь. Я ведь действительно могу умыть руки…
— Перестань, — поморщился Лев, — что у тебя за манера — делать из мухи слона? Ты мне так и не ответил, кто твои заказчики? На кого хоть работаем?
— Лева, — Эдгар легко тронул его за руку, — не торопи события. Тот мужик, с которым мне довелось разговаривать и от кого я, собственно, звонил тебе, подняв среди ночи, ты прости меня, он, видимо, захочет сам с тобой встретиться. Вот вы все и выясните. Кто, зачем, почему и так далее. А мое дело, повторяю, телячье. Велят сказать «му-у», я и скажу.
Так ничего больше и не добился от него Липский. Эдя юлил, вертелся, делал ужасные глаза, которыми косил в сторону шофера. Лев обратил даже внимание, что вез их не привычный уже Володя, а новый парень, которого Эдя назвал Игорем. И на молчаливый вопрос Льва странно пожал плечами. Вот так, значит, и идея не моя, и шофер чужой, и сам я не знаю, что делаю…
Не любил Лев Зиновьевич, когда вокруг него начинались непонятные игры, но другого выхода не было, и приходилось терпеть и ждать. И слушать пустую Эдину болтовню, от которой начинала болеть голова. Перелет все-таки долгий.
Они приехали в Сивцев Вражек. Эдя подхватил легкую сумку Липского, в которой были только необходимые туалетные принадлежности и больше ничего. Джинсов, маек и прочей одежды здесь, в Москве, у него хватало в избытке. Неразлучная обычно машинка осталась дома, традиционные сувениры он им нарочно не покупал — сами виноваты. Получается так, что и тяжести никакой.
Вопреки ожиданию, воздух в квартире был вовсе не застоявшимся, будто ее специально проветривали накануне его приезда. Лев прошел по комнатам, заглядывая в углы и рассчитывая увидеть где-нибудь пыль. Нет, все чисто, заботились. Открыл холодильник — какие-то пакеты, бутылки с вином и несколько — с боржоми. Достал одну и, проходя дальше, отвинтил крышку и присосался прямо к горлышку. Отставил в сторону пустую бутылку. И делал он это механически, не раздумывая над смыслом своих действий, словно ожидая чего-то главного, что должно было сейчас произойти.
Нет, и волнения никакого тоже не было, только ожидание. И, наконец, раздался звонок в дверь. Эдя кинулся открывать, хотя на это имел полное право прилетевший из Америки хозяин. Но Лев только усмехнулся, прошел в комнату и сел в кресло.
И правильно сделал, потому что, когда увидел входящего в комнату невысокого, квадратного такого, лысого пожилого человека, который с широкой улыбкой, что называется, на все лицо, шел к нему с протянутой в приветствии рукой, почувствовал вдруг в ногах жуткую необъяснимую слабость. И если б стоял сейчас, точно рухнул бы. Ну, может, и не рухнул, но на ногах бы не удержался.
— А вот и он наконец! — восклицал мужчина. — Прямо как юный пионер! Его зовут, а он — всегда готов, верно говорю, Лев Зиновьевич?
— Да, — выдавил Лев, — известно, пионер — всем пример, Федор Федорович. — Он, не вставая, протянул руку. — А вы, гляжу, не меняетесь. И повадка та же, и внешность, и служба, да?
— Устал? — не ответив на вопросы, Кулагин пожал вялую ладонь Льва. — Ну, сиди, сиди, не вставай, отдохни после долгой дороги, — разрешил он, ногой подвинул себе стул и сел на него верхом, как всадник, устроив локти на спинке. Потом обратил наконец внимание на Эдю и мелко засмеялся: — Удивлен? — Он пальцем показал на него Льву. — А того- не знает, что мы уже сто лет знакомы! Верно говорю, Лев Зиновьевич?
— А куда от вас денешься? — вздохнул Липский и пожал плечами.
Он вспомнил свои размышления в Бостоне перед тем, как покинул дом, и подумал, что самое глупое и бесполезное на свете — это намечать заранее контуры своей мести. Всегда есть вероятность попасть впросак. И вот уже не ты примеряешь, а тебя примеряют, да так, что не дай боже, мало не покажется…
Но Федор Федорович, кажется, не собирался поднимать старые пласты. Он посмотрел на пустую бутылку от боржоми и небрежно сказал Эде:
— Принеси бутылочку. И открой, сделай милость. Стаканчик не забудь! — крикнул уже вдогонку. И когда тот ушел на кухню, посмотрел без улыбки на Липского и негромко сказал: — А ты ничего, выглядишь молодцом. И хорошо, что старое не забыл. Я тебя не дергаю, напоминать ничего не буду, сам должен помнить, а теперь просто встретились, как старые знакомые. И все.