Узнав голос Славки, на всякий случай спросил:
— Сейчас какое время дня?
— Ну, ты даешь! — восхитился Грязнов. — У тебя сколько на часах?
— Семь, но я не знаю чего, только что проснулся, был жуткий приступ.
— Лечился, что ль? — озабоченно осведомился Вячеслав.
— Ну.
— Понятно. У нас глубокая ночь, значит, у тебя утро. Пора вставать, мальчик. Попей еще лекарства, но не злоупотребляй. Как чувствуешь себя?
— Чего?
— Можешь не отвечать, — засмеялся Грязнов. — Раз сам не знаешь, значит, нормально.
— Ну, не совсем, башка деревянная. И в зеркало на себя не глядел. А что у вас? Удалось узнать что-нибудь?
— А я вот передам трубку Николаю, он тебе и расскажет. Потом еще два слова…
— Сан Борисыч, привет! — Николай, несмотря на очень позднее время, был бодр и весел. — Вы там не болейте!
— Слушайте, ребята, кончайте вы со своими советами! — рассердился Турецкий. — Я вас просил делом заняться, а не моим здоровьем.
— Так одно от другого зависит напрямую, — парировал Щербак. — Ну, слушайте. Говорил я с этой Оксаной… Все говорить или только о деле?
— Сперва о деле!
— О деле так о деле… Не привозил он своей машинки, Сан Борисыч. Оксана ему тут специально организовывала — по указанию своего шефа. Три штуки из подвала сама притащила, и никто не помог бедной слабой девушке, а тот только одну себе выбрал, а остальные шеф приказал ей же оттащить обратно. Ту, что выбрали, водила главного отвез на Сивцев Вражек. Она и сейчас там.
— Понятно, — сказал Турецкий, хотя ему было совершенно ничего не понятно. И даже больше того — поиск машинки превращался в какой-то бред, которому не было объяснения.
— Ну, раз вам понятно, — протянул Николай, но Турецкий перебил его:
— А что у тебя не о деле? Может, там есть хоть какой-то резон?
— Я просто хотел сказать, что девушка оказалась очень настойчивой, мне вот только недавно удалось появиться у Вячеслава Ивановича. Это я к тому, что если у вас с ней серьезно, то…
— Дурак ты набитый, Коля! — почти взревел Турецкий. — О чем ты думаешь?! Что может быть вообще серьезного?! Ты, вообще, отчет себе отдаешь? Ну что, трахнула она тебя, что ли, в машине?
— Ну-у… — беспомощно протянул Щербак.
— Да ты не мычи и успокойся, не ты первый, не ты последний. Так что ж с машинкой? Она правду сказала?
— Сто процентов.
— Тогда ничего не понимаю. Буду думать. Ладно, ребята, сейчас еще полечусь и начну все сначала… А чего он вдруг прилетел, неизвестно?
— Она сказала, что они, этот писатель с ее редактором, были очень нервны и озабочены. Куда-то уезжали, потом вернулись, сидели в кабинете взаперти, а затем писатель отправился на машине главного к себе. Сейчас сидит дома, я видел, свет горит. На телефонный звонок поднимает трубку. Естественно, я не отвечал. Продолжать наблюдение?
— Да, не спускай глаз. Особенно постарайся узнать, с кем он еще встречается и где территориально. Пока все, удачи. Передай трубку Славе, пожалуйста.
— Слушаю, Саня!
— Слав, важная просьба, подержите Липского на контроле. Я должен знать четко, когда он и куда едет. И когда будет возвращаться тоже.
— Сделаем, а ты лечись. Поменьше выходи, побольше пей, я без юмора. Воду пей, воду! А ты небось с устатку на виски перешел?
— Не без этого.
— Тоже неплохо, но — в меру. Держи в курсе.
6
В полусне и забытьи прошел практически весь день. Турецкий лишь один раз поднялся и, одевшись, спустился в холл, к портье. У него спросил, не может ли кто-нибудь из обслуживающего «этот прекрасный отель» персонала принести ему из соседней пиццерии, где хозяином лупоглазый такой, смешной итальянец, пиццу, которая ему с приятелем, когда они туда заходили, особенно понравилась, хозяин знает, он еще вино к ней предложил.
Портье, средних лет мулат с проседью в плешивой прическе, стал произносить названия, но Турецкому это абсолютно ничего не говорило. Он объяснил больше на пальцах, что она очень вкусно хрустит и, кажется, с грибами. А просьбу свою мотивировал тем, что плохо себя чувствует и не хочет сегодня выходить на улицу, предпочитая отлежаться в постели.
Портье понял и обещал немедленно выполнить просьбу. И в самом деле, не обманул. Турецкий вернулся к себе и наклонился над раковиной, чтобы прополоскать рот и почистить зубы, избавившись от неприятного ощущения пережженного виски во рту. Затем он осмотрел себя в зеркале и решил, что сегодня, пожалуй, бриться не станет, а вот завтра — завтра он выйдет на улицу «элегантным, как рояль», если за ночь придумает, что делать дальше. Словом, пока то да се, в дверь постучали, и он разрешил войти.