— Ты чего? — опешил Кулагин.
— Ну, с «хвостом» мы, кажется, решили. Кто там в Саню стрелял в полночь возле его подъезда, а может, просто попугать хотел, порезвиться, ни его, ни, соответственно, меня не сильно волнует — дурак, он и в Африке дурак. А вот то, что машину Сане раскурочили, вот за это я готов получить от тебя компенсацию. Мало того, что машинку починить придется, ты этого сукиного сына сам за Можай загонишь, а не то это сделаю я, но тогда, боюсь, как бы и твое достоинство не пострадало. Я понятно объясняю?
— Может, кому-то и понятно, но только ни я, ни мои… клянусь тебе, никакого отношения не имеем!
— Понимаешь, хотелось бы поверить, Федор, да не могу. Вот что-то внутри мне подсказывает… А про предложение твое я скажу, отчего не сказать. Но только не знаю, захочет ли он после вчерашнего вообще с вами разговоры вести…
Обед они закончили в молчании. Да и говорить после всего сказанного и демонстрации ярких кадров, где две обнаженные девицы одновременно «обслуживают» расслабленного мужика, у которого от наслаждения щурятся глаза, будто у жирного кота, было не о чем. «Господи, — с тоской думал Грязнов, — сколько уже было этих «банных» министров, а им все мало! Нет, ну никак не идет им чужая наука впрок. Каждый норовит сам… сесть в свою персональную лужу…»
И он решил немедленно поставить Александра в известность о своей встрече с бывшим полковником госбезопасности. Позвонил и, узнав, что Саня на рабочем месте, сказал, что сейчас подъедет для передачи одной срочной информации.
Сначала они говорили о деле Степанцова.
Грязнов расстроился, когда убедился, что его предложение Турецкий встретил без особой радости. Даже больше того, с подозрением. А узнав, откуда вообще «растут ноги», развел в недоумении руками:
— Славка, ты, часом, не заболел? Ты ж всю сознательную жизнь был с хлопцами из той конторы если не на ножах, то в духовном конфликте, не понимаю…
— Это я тебя не понимаю, — обозлился Грязнов по той причине, что не смог сразу, с первых же слов, убедить друга прислушаться в разумному, в общем-то, по его мнению, совету. Ну а то, что совет исходил из уст бывшего сотрудника Лубянки, да еще не самого уважаемого его управления — Пятого, преследовавшего любое инакомыслие, это как раз не самое страшное. Меняются времена, меняются и люди, правда, о «лубянских» сказать это трудно, но все же — диалектика!
Турецкого поразило именно последнее, то, что Славка заговорил о диалектике — фантастика, кто бы слышал! Поразило, но… не убедило. И он потребовал, чтобы Грязнов повторил весь свой диалог с Кулагиным дословно, ничего не пропуская, И когда Вячеслав Иванович, словно школьник перед строгой учительницей, все снова пересказал, стараясь не упустить даже малейших интонаций в речах Федора, Александр Борисович удовлетворенно крякнул:
— Ну вот, именно так я и думал.
— Про что? — не понял Грязнов.
Ему казалось, что никаких особых подвохов в предложении Кулагина не видно. Нет, что Федор непрост — это было ему известно, но в данном случае никакой явной «подлянки» с его стороны Вячеслав не заметил. В конце концов, каждый заботится о своей репутации в глазах собственного руководства, как может. Вот и Кулагин — тоже. Странно только, что его шефам, которые, вероятно, и организовали статью против Степанцова в отместку за свой проигрыш в Арбитражном суде, вдруг оказался не нужен лишний шум вокруг статьи о нем.
— Но тогда зачем же она появилась в еженедельнике? — резонно поинтересовался Турецкий.
— Зачем? А это у вас, у пишущей братии, надо спросить, — с иронией парировал Вячеслав. — Сам знаешь, как иные статьи появлялись и появляются в печатных органах — даже не вопреки точке зрения спонсоров и кураторов, а так, что иной главный-то редактор не в курсе! И ты еще спрашиваешь? Внутренние интриги! Да хочешь, я тебе сейчас по полочкам разложу, как это было в твоей «Секретной почте»?
— Валяй, с удовольствием послушаю, — улыбнулся Турецкий.
— А вот так! Один пидарас…
— Славик, ну зачем ты их так? — укорил Турецкий. — Ты ж не Хрущев все-таки…
— Ладно, один гомик принес статью другому и говорит: «Я ненавижу этого гада-судью, который рвется в высшее начальство…» Тебе, кстати, передали уже то дело, о котором ты рассказывал?
— Это где фигурирует Липский? Подвезут с минуты на минуту.
— Ну вот, тем более. Если Степанцов его посадил в свое время, то у твоего Липского есть все причины смертельно ненавидеть его. Никакого открытия тут для тебя нет… Пойдем дальше. «Короче, — говорит редактору твой Липский, — статью я про него написал, но поскольку я уже битый волк, или стрелянный воробей — называй его, Саня, как хочешь, — то выступать под своей фамилией не стану». Уж двое-то «голубых» всегда могут договориться, особенно если у них, извини за выражение, еще и близкие между собой отношения, так?