В начале четвертой, последней, четверти в нашей школе произошли перемены. Григорий Константинович стал заведующим районо, а его в нашем классе заменила Рашель.
— Я никогда не пошла бы работать в семилетку! — заявила она моей матери. — Я институт кончала совсем не для того. Иду из-за Пеки, он совсем отбился от рук. Куда только смотрят учителя, не понимаю.
В школе Рашель перестала быть Рашелью. Она заявила перед всем классом, что ее зовут Агриппиной Ивановной. Пеку она называла в школе Петром.
Назначение Рашели учительницей мне было очень неприятно. Я не любил Пекиной сестры, и мне было обидно за нашего директора: неужели он не разобрался, что Рашель не может быть хорошей учительницей, и ей не место в школе.
Я считал, что наш класс сразу раскусит Рашель с первого урока. Но я ошибся. Новая учительница вошла в класс, озарив свое лицо улыбкой, она говорила каким-то новым молодым голосом, шутила, и ее шутки у многих вызывали смех. Мы с Пекой не смеялись. Нам было не до смеха.
Я почти не слышал, что говорила на уроке Рашель. Мы разбирали повесть «Ташкент — город хлебный», учительница рассказывала о страданиях голодного Мишки Додонова, вызвала меня прочитать отрывок, но все это происходило словно в каком-то полусне. Я не верил ни одному слову Агриппины Ивановны, меня не трогали задушевные нотки, которые время от времени прорывались в ее голосе.
Когда урок окончился, я вздохнул с облегчением и спросил соседа по парте:
— Ну как новая учительница?
— Ничего себе, — беззаботно ответил он. — Объясняет подробно. Только очень высокая она. А вам с Пекой теперь хорошо, вы можете не учить русский. Плохой отметки она все равно вам не поставит.
Мой сосед ничего не хотел понимать.
Для нас с Пекой наступили безрадостные дни. Человеку, который его не знал, могло показаться, что он переменился. Пека стал замкнутым, молчаливым, он не шумел и не бегал, как прежде, по партам. На некоторых уроках сидел, не шевельнувшись, уставясь глазами в одну точку. Лишь изредка, в те дни, когда у нас не было уроков Агриппины Ивановны, Пека становился прежним. На него тогда словно находило что-то: он зубоскалил, высмеивал всех, кто ему не нравился, выдумывал разные штучки.
— О чем ты думаешь? — спросил я однажды задумчиво сидящего Пеку.
— Ты знаешь, — ответил он с явной неохотой. — Я тебе уже говорил. Только ты молчи.
Пека ждал лета. Я не ждал ничего. Для меня утратили былую привлекательность диктанты, пересказы и даже уроки литературного чтения, которые так чудесно проводил Григорий Константинович. Мне просто не хотелось слушать Агриппину Ивановну, хотя все, кажется, она объясняла правильно.
Однажды войдя в класс, учительница объявила, что мы будем писать пересказ «Мой учитель».
— Мы писали уже этот пересказ, — загудел класс.
Агриппина Ивановна вначале растерялась, но затем спокойно сказала:
— По плану вы должны писать этот пересказ не в третьей, а в последней четверти. Прежний учитель, видимо, ошибся.
На этот раз я написал изложение за один урок. Оно получилось втрое короче прежнего, не хотелось ничего выдумывать. Пека вытащил старую тетрадь и переписал из нее. Так делали и другие.
Через два дня Агриппина Ивановна раздала тетради. Теперь я сравнялся с Пекой: и мне и ему учительница поставила «удовлетворительно».
Наш класс все-таки раскусил Рашель. Большого авторитета она не завоевала. Никому не нравилось, что она считает нас детьми и задает иной раз просто смешные вопросы.
— Пусть думает весь класс, — начинала учительница урок. — Как называлась деревня, где жил Мишка Додонов?
Тут нечего было думать. Развернув книгу, каждый мог сразу прочитать название этой деревни.
— Как звали няню Пушкина?
— Арина Родионовна, — хором отвечал класс.
— На каком коне сидел Кутузов во время Бородинского сражения?
— На белом.
От таких вопросов поумнеть было трудно. Можно было забыть даже то, что знаешь. Агриппина Ивановна к каждому маленькому стихотворению придумывала тьму таких вопросов. Получалось, что мы не ученики пятого класса, а воспитанники детского сада, которым нужно все разжевать и готовое положить в рот. Учительница не разрешала нам самостоятельно сделать и шага. У нее были заготовлены вопросы к каждой строчке стихотворения, к каждому самому маленькому кусочку текста. Уроки литературного чтения мало чем отличались теперь от скучных уроков арифметики.