— Дети детьми и останутся, у них своя дорога. За них душой болеешь, кормишь, а как подрастут, отец больше не нужен. Напишет письмо, и за то спасибо. Теперешние дети на родителей не смотрят и такой жизни, как была наша, не хотят…
Отец Петруся не соглашался со старым Вавилой. Он именно тем и гордился, что его Петрусь не похож на него самого. Не раз приходилось слышать, как, шутя, намечал он жизненный путь своих детей.
— Алеше я передам свои вожжи и кнут, — подмигивая, говорил Игнат Денисович. — До науки он не шибко способный, да конюху лишняя наука и не требуется. Знай себе «тпру» да «но» — и хватит…
— Я на шофера выучусь, — заявлял обиженный Алеша. — Ваших лошадей скоро совсем не будет, одни машины останутся…
— В шоферы тебя не примут, — поддразнивал меньшого сына отец. — Чтобы шофером стать, нужно хотя бы семилетку кончить. А ты разве ее окончишь? В третьем классе два года сидел, в четвертом опять второгодник. До седых волос, может, и кончишь семь классов. Петрусь только на три года старше тебя, а уже, видишь, в девятом…
Обиженный Алеша, шмыгая носом, отходил в сторону. Он не раз получал такие проборки от отца, но его успехи в учебе от этого не становились большими. В том, что шоферу обязательно нужно окончить семь классов, младший брат Петруся, видимо, сильно сомневался и на науку не особенно налегал.
Янке и Стасе, которые ходили во второй класс и своих симпатий к будущим профессиям еще целиком не выявили, Игнат Денисович также предусмотрел место в жизни.
— Янка у меня будет садовником, — аттестовал третьего сына Иван Денисович. — Он очень любит яблоки. Правда, он их пока что ворует, но когда вырастет, то красть перестанет и будет есть свои. Правда, Янка?
Белоголовый Янка, которого однажды словил в своем саду кузнец Вавила, от такой характеристики чуть не плакал. Тот единственный случай, когда мальчик залез в сад старого кузнеца, можно было давно забыть, — ведь тогда Янка еще не ходил в школу. Но отец об этом не забывал…
Стасе Игнат Денисович пророчил стать учительницей, и девочка даже краснела от удовольствия. Она, между прочим, училась в одном классе с Янкой и всегда докладывала отцу о всех проделках брата.
Пятилетняя Лида о своей будущей профессии наводила справки сама. Переваливаясь на выгнутых, словно обод, ножках, она подходила к отцу, взбиралась к нему на колени и спрашивала:
— А кем я буду, папа?
— Тебя я отдам замуж, дочка, — говорил отец, целуя девочку. — Будешь присматривать за мною и матерью, когда мы состаримся…
— Я хочу за Селгея.
— Можно и за Сергея, он кавалер геройский…
Сергея, сына Тимошенковых соседей, чаще всего можно было видеть в канаве возле хаты, где они вместе с Лидой лепили из земли оладьи и блины. Характер у этого хлопца был, видно, покладистый, так как он ни разу не поднял руки на Лиду, несмотря на свое мужское превосходство в силе. Был, правда, у хлопца один недостаток: он очень не любил своей нижней одежды и выбегал в летний день на улицу в одной длинной рубашке.
Разговор о будущих жизненных дорогах питомцев Игната Денисовича обычно заканчивался на Петрусе. Его уважали в семье не только отец и мать, но и младшие братья и сестры. Он шел какой-то своей особой дорогой, настойчиво отстаивая свою независимость от разных будничных дел. С этим все примирились — ведь Петрусь не был лодырем. Он ни разу за все годы учебы не принес в дневнике не то что двойки, а даже обычной тройки и своим авторитетом прямо-таки обезоруживал младших школяров, для которых сплошные пятерки были каким-то недосягаемым идеалом. Петруся в семье считали героем. Стася, счастливая тем, что отец предрекал ей быть учительницей, спрашивала:
— А наш Петрусь кем будет, тата?
— Наш Петрусь будет там. — И Игнат Денисович поднимал палец кверху, показывая тем самым, что его сын достигнет каких-то необычайных жизненных высот.
Он гордился Петрусем, этот простой, работящий человек, добывавший хлеб своими мозолистыми руками.
Был в семье Тимошенки еще один человек, о котором никогда не вспоминали, когда шел, пусть себе полушутливый, разговор о том, кто кем будет. В узком промежутке между печкой и стеной стояла плетеная люлька. В ней, не вставая с самого рождения, лежала самая меньшая дочка — трехлетняя Степа. У Степы были ясные, как небесная синева, глаза, необычайно красивое личико и непомерно большая, недетская голова. Ребенок родился с болезнью, которую никто не мог вылечить…