Однажды ночью, когда мы были свободны от караульной службы, весь батальон подняли по боевой тревоге. К школе подъехало несколько грузовиков с потушенными фарами. Пока нам объясняли боевую задачу и рассаживали по машинам, на востоке чуть-чуть начало светать. На этот раз было настоящее боевое задание. Нам сказали, что над лесом, к западу от нашего местечка, всю ночь гудели самолеты и что имеются самые точные сведения о высадке там немецкого парашютного десанта.
Машины прогрохотали сонными улицами местечка и взяли направление в сосновый бор. Мы с Петрусем ехали ловить диверсантов в тот самый бор, где совсем недавно собирали грибы. Поэтому совсем не верилось, что в лесу, где нам был знаком каждый пенек, каждая ложбинка, могут прятаться немецкие парашютисты.
Но случилось именно неожиданное. Едва только машины въехали в лес, как дорогу метрах в тридцати от переднего грузовика перебежал человек. Раздалась команда, машины остановились, и все, кто сидел в кузовах, рассыпались цепью. Меня трясло как в лихорадке. Петрусь, лежавший в кустах рядом со мной, был тоже взволнован. Он лежал в соответствии со всеми правилами боевого устава пехоты, готовый в любое мгновение подняться и броситься навстречу врагу.
Нам приказали подняться, и, после того как мы пробежали метров двадцать, нас снова положили на землю. Так мы поднимались, бежали и ложились несколько раз. Фашисты почему-то не стреляли. Кустарник кончился. Теперь, даже лежа на земле, мы имели возможность видеть порядочный кусок леса. И на дороге и в лесу все было спокойно.
— Батальон! — вдруг раздалась громкая команда. — Приготовиться к бою!
Мы дружно залязгали затворами…
Неожиданное началось именно после этой команды. Из леса к нам бежал человек и махал белым платочком.
— Не стреляйте! — кричал он на чистом русском языке. — Мы свои!
Кто-то из тех, кто имел малокалиберную винтовку, однако не выдержал и выстрелил.
— Не стреляй, сволочь! — крикнул человек, бежавший навстречу нашей цепи. — Голову откручу…
Прибежавшего к нам человека окружили и повели в кусты. Он был в новенькой гимнастерке, в новых сапогах и отлично говорил по-русски. Именно такими и представлялись нам фашистские парашютисты, переодетые в советскую форму.
— Мы сдаемся, — волнуясь, объяснил он. — Ошибочно нас сбросили на своей же территории… Ошибся летчик.
Человек свистнул, и спустя минуту из того самого бора, который мы с Петрусем хорошо знали, начали выходить люди. Они, казалось, появлялись из-под земли, соскакивали с деревьев, поднимались из-за пней. Трое выбрались из тех самых кустов, где мы лежали несколько минут назад. Они, выходит, могли ударить нам в тыл.
Глядя на нас, эти люди посмеивались, но оружие сдавали охотно. У них были новенькие автоматы, ручные пулеметы, множество гранат, наполненные чем-то ящики. В плен мы взяли тогда человек двадцать…
Пленных везли на первых двух машинах. Мы с Петрусем попали в охрану, держали в руках новенькие автоматы, и нам совсем не хотелось верить, что пойманные парашютисты — наши. Мы чувствовали себя победителями и нисколько этого не скрывали.
В местечке парашютистами занялись военные, которые откуда-то приехали, и через час стало ясно, что наши пленные не немцы. Только теперь мы поняли, почему так легко сдался десант, вооруженный новенькими автоматами и пулеметами. Парашютисты, оказывается, очень быстро установили сами, что они находятся не на вражеской территории. Они успели выслать разведку чуть ли не в самое местечко, опросили двух путевых обходчиков и лесника и потому не отозвались ни одним выстрелом в то время, когда мы лязгали затворами своих винтовок.
Петрусь не находил себе места от возмущения и гнева.
— Это просто измена, — горячился он. — Кто это поверит, что летчик сбился с курса? Сегодня же напишу Ворошилову. Пусть он разберется, кто виноват…
Парашютисты лежали на траве возле нашей школы и веселыми глазами смотрели на Петруся. Им, видно, нравились его горячность и напористость.
— Побереги силы, паренек, — сказал один из десантников, пожилой и задумчивый. — Война, голубок, только начинается, и, может, тебе ее придется кончать. А летчик сбиться мог, не удивляйся. Мы, пока летели к вам, два раза пересекали линию фронта. Пять раз нас обстреливали… Ты думаешь, фронт похож на школьную линейку? Он, брат, так теперь петляет и вихляет, что сам черт заблудится. Да и от вашего местечка фронт всего за сорок километров. Понял?
О том, что фронт так близко от нас, мы еще не знали. Немцы, правда, заняли уже Смоленск, но по нашим полесским болотам не очень продвинулись и стояли на одном месте уже чуть ли не два месяца. Последние два дня, правда, мы слыхали частые взрывы, но объясняли это работами на аэродроме. В тридцати километрах от местечка строился аэродром, и там еще до войны рвали динамитом пни.