В мешке у каждого из нас пока еще полно: хватит самое малое на неделю. Кроме хлеба и опресноков — сало, ветчина, яйца, лук. Грише мать положила даже мешочек сахару и большую кружку — для чая. Едим обобществленные припасы и не стесняемся друг друга.
— Сколько у кого денег? — подкрепившись, спрашивает Петрусь. Лицо у него сосредоточенное и серьезное: наш командир что-то обдумывает.
У меня красненькая тридцатка, три рубля серебром и на сто рублей облигаций. Отец уже год как на пенсии, больших денег в доме не было. У Петруся немного больше, чем у меня, — сорок два рубля, у Гриши — целых семьдесят. Но зато у них нет облигаций.
— Хватит денег, — говорит Петрусь. — На билеты хватит. А доедем до Курска — заработаем. Не калеки…
— У Миколы было двести рублей, — сообщает Гриша. — Он мне сам похвалился…
Мы не хотим слушать про Миколу. У него было денег больше, чем у нас у троих, а он все-таки сбежал. Разве немцам нужны его деньги?
Солнце уже достаточно высоко, сейчас, должно быть, часов двенадцать. Где-то под самыми облаками начинает нудно гудеть немецкая «рама». Все эти дни мы видели только немецкие самолеты. Наши отступали обычно ночью, — видимо, из-за немецких самолетов, которые хищно караулят в небесной сини. Впереди раздается несколько взрывов. Это, наверное, на шоссе. Мы поэтому и пошли проселочной дорогой, чтоб не попасть под бомбежку.
Мы идем, идем, идем… Впереди Петрусь, за ним я, последний — Гриша. На нашем пути попадаются очень красивые места, но нам некогда ими любоваться: нужно идти…
Второй наш ночлег — прямо в лесу, на сухом бугорке. Сквозь кроны деревьев блестят только редкие звезды. Зато возле нас тысяча маленьких звездочек-светлячков. Мы никогда не думали, что их в лесу так много. Протянешь руку — и бери. Безобидные живые угольки не обжигают, не кусаются, а только светят. Мы в чужом, незнакомом лесу, но засыпаем мгновенно и спим мертвым сном. Сколько отсюда до родного местечка? Должно быть, километров пятьдесят…
Просыпаемся, когда солнце уже висит над самым лесом. Одежда немного сыроватая от росы. Ноют ноги, плечи, руки. Это только первые пятьдесят километров. Сколько же еще придется нам отмерить?..
Завтракаем сразу, чтобы привал сделать в обед. В Гришин сахар набилось множество муравьев. Выгонять их оттуда некогда, пусть лакомятся. Еще выясняется, что Гриша взял с собой книжку «Плутония» академика Обручева весом в полкилограмма. На что ему «Плутония»? Сегодня мы далеки от фантазий и знаем, что в центре земли нет никакой пустоты. Там самые тяжелые металлы и сплавы. Но раз Гриша взял «Плутонию», пусть несет…
Леса, луга, поля, на которых, как и там, возле родного местечка, осыпается урожай… Ориентир верный: если много полей, значит, близко деревня. Она то вынырнет из-за поворота дороги, окруженная зеленью садов, то рассыплется хатками по берегу небольшой речушки, спешащей к батьке Днепру, то притаится под охраной векового шумного бора.
Родные села, леса, луга и ты, проселочная дорога!.. Если мы вернемся живыми с войны, обязательно пройдем этим самым маршрутом. Пройдем, как хозяева, не торопясь, не оглядываясь. Напьемся воды из каждого ручейка, посидим под каждой красивой березой, которая сама, кажется, зазывает под свою ласковую тень. Ваших названий мы не забудем, тихие полесские деревеньки… Не забудем хат, возле которых угощались добрым, с хлебными корочками, березовым соком, лавочек под вишнями — мест короткого отдыха, добрых женских лиц, на которых были одновременно и боль и сочувствие…
Деревни, которыми мы проходим, почти безлюдны. Встречаем преимущественно женщин и детей. Когда спрашиваем, занимают ли наши оборону, они испуганно посматривают на нас и показывают в сторону шоссе. В небе гудят немецкие самолеты, где-то в стороне и впереди раздаются глухие взрывы…
Дыхание большой реки мы почувствовали вечером, когда солнце спряталось за лес и мягкий августовский сумрак окутал землю. Лес кончился, пошли заросли кустарника и лозняка. В лицо пахнуло приятным влажным холодком. До приднепровской деревеньки добрались почти в полночь. Она не спала. Из двора во двор бесшумно, как тени, ходили люди, ведя тихий, вполголоса, разговор. Мы были утомлены, обессилены дорогой, но тревога деревни передалась и нам. Быстро мы узнали причину.
— Переправу немец разбомбил, — сказала нам немолодая испуганная женщина. — Восемь налетов было. Народу погибло, аж страшно. А ночевать, люди, идите в церковь, там у нас клуб был. Там вчера и красноармейцы ночевали…