— Вы не тот самый Явхим Цельпук, про которого писали в районной газете? — вдруг спросил Лявон Гук.
От этих слов нашего главного дипломата с меня как рукой сняло весь хмель. Да он просто дурак, наш Лявон!
Об этом надо было спросить, когда мы уже раскусили бы, что за птица покупатель соли. Но маскироваться поздно, наши карты раскрыты.
— Тот самый, — спокойно ответил хозяин. — Меня за мою работу даже приемником премировали.
Мы разинули рты от удивления. Что же он думает про нас, этот почтальон, если так охотно во всем признается? Но наступать так наступать!
— А где же теперь ваш приемник «Колхозник»? — подчеркивая последнее слово, спросил я.
— Сдал в полицию. Кум Кузьма не даст соврать. Он теперь у нас за старосту, а до войны был участковым милиционером. Он же и отвез в район.
Мы онемели как рыбы. Так вот, оказывается, в какое логово мы попали. Нужно скорей хватать шапку в охапку и убегать, пока нас не связали и не отвезли в полицию. Но хозяин, кажется, не собирался никого звать, и мы не двигались с места. Что же это такое, милиционер стал старостой, а самый активный почтальон — его подпевалой? Пусть радуются, только не придется ли им скоро заплакать? В моей груди росла волна дикой злости, которую нельзя было удержать.
— А вы не слыхали, — глядя хозяину в глаза, начал я, — как полетели немцы от Москвы? Осенью писали, что у большевиков нет ни танков, ни самолетов, а теперь хвалятся, что подбивают сотнями каждый день, Это в немецкой газете написано.
— В какой газете? — подскочил хозяин.
— В немецкой, — поддержал меня Лявон Гук. — Газета за прошлый месяц, мы сами читали. Немцы отступили от Калуги и Калинина. Пишут, что сократили линию фронта.
— Так-так, — забарабанил пальцами по столу почтальон. — К нам теперь в деревню никакие газеты не идут. Живем как в бочке. С вами, хлопчики, этой газеты нет?
Мы переглянулись. Наше сообщение так взволновало бывшего почтальона, что этого нельзя было не заметить. Глаза его ожили, засветились радостью, а сам он просто не мог усидеть на месте.
— Может, куда Кузьму покликать? — вдруг предложил он.
— На черта нам ваш Кузьма? — насторожился Лявон. — Пусть лучше собирает немцам налоги.
— И то правда, — согласился хозяин. — Кузьма сам по себе, а я сам по себе. Давайте лучше выпьем, хлопчики. Завтра еще достанем. Переночуйте у меня, куда вы ночью пойдете.
Мы выпили еще и, отбросив всякую дипломатию, рассказали про все, что вычитали в немецкой газете. Мы, должно быть, здорово опьянели, так как дополнили этот рассказ своими собственными соображениями о полной безнадежности положения немцев на фронте. Явхим Цельпук ловил каждое наше слово. Он оживился, повеселел и глядел на нас глазами доброго батьки.
В конце концов, забыв всякую осторожность, мы на чем свет стоит ругали хозяина за то, что он так неразумно поступил, сдав приемник немецкому прислужнику — старосте. Почтальон в знак согласия кивал головой.
Была уже поздняя ночь, когда хозяин внес в хату вязанку сена. Мы повалились на эту постель, как снопы.
А наутро произошло чудо. Почтальон дал нам позавтракать и, когда мы собирались домой, таинственно зашептал:
— А мой «Колхозник» при мне, целехонький. Только немой он, хлопчики. Батареи еще до войны отработались.
В первую минуту мы прямо-таки остолбенели. Так вот он какой, передовой почтальон Явхим Цельпук! Вся наша вчерашняя дипломатия полетела псу под хвост. Этот старик так ловко обвел нас, трех дурней, вокруг пальца.
— Коли так, отдайте нам приемник, — уже без всякой хитрости выпалил Лявон Гук. — У вас он без дела, а у нас сухие батареи есть.
— Есть, говорите? — обрадовался почтальон. — Тогда давайте так, хлопчики. Я вам приемник, а вы мне батареи. Перед Новым годом забегал ко мне один человек и очень интересовался этими батареями.
— Дадим вам батареи. Их можно насобирать целый воз, — хвалились мы.
— Принесите батареи и возьмете приемник.
Но ждать мы не могли. Мы готовы были оставить в залог свои головы, лишь бы только взять радиоприемник. Мы так искренне клялись раздобыть батареи, что старик нам поверил.
— Берите, раз вам так не терпится, — сказал он. — Я сам приеду за батареями. А где вас искать?
Мы переглянулись, не зная, что ответить. Но почтальон угадал причину замешательства.
— Я вас не боюсь, так и вы меня не бойтесь. Мне, хлопчики, еще в первую войну пришлось попробовать немецкого хлеба. Три года пробыл в немецком плену и еще год воевал с белополяками. Красным взводным командиром был. Так что немцу я друг небольшой.