По редакции свободно расхаживал средний сын Панасюка пятилетний Иван. Это был человек более спокойный и уравновешенный, который тем не менее проявлял определенную склонность к газетной работе. Когда в редакторском кабинете не было отца и звонил телефон, Иван брал трубку и неизменно отвечал: «Тата в лякоме».
Однажды, пробравшись в печатный цех, он дотянулся до наборной кассы и присвоил полную горсть литер. Иван проглотил тогда три буквы «i», в чем признался только на третий день. Медицинское вмешательство не потребовалось. Хлопец без всякого вреда для здоровья переварил шрифт.
Самый младший, Коля, никаких талантов пока что не проявлял. Он лежал в плетенной из лозы люльке и добродушно смеялся беззубым ртом. Окружающий мир ему, видимо, нравился.
Панасюк любил своих сыновей и гордился ими. Уже спустя некоторое время до моего сознания дошло, что, может быть, и строительство дома он задумал ради них. Стоило дать больше простора этим трем молодцам, ощущавшим острую необходимость бегать и кричать.
— Знаешь, брат, я и сам не заметил, что обновляю дом Романовых, — любил шутить Панасюк. — Петр, Иван, Николай — это же все известные русские самодержцы. Не хватает только Екатерины и Елизаветы.
— Без твоей Екатерины хоть уши затыкай, — вмешивалась в разговор жена Панасюка, маленькая и спокойная в движениях женщина. — Только пусть не хвалится — какой он батька. Я ведь всех детей без него народила. Первым ходила — он в армии был. Иван родился в лесу, в партизанах, — его тогда в бригаду зачем-то вызвали, только через три дня вернулся. Коля уже теперь, после войны родился, а его также дома не было. На курсы послали. Телеграмму мне прислал.
— Хлопцы моей крови, ничего, — отбивал натиск жены Панасюк. — Это хорошо, что своими силами на свет пробиваются.
Вскоре Панасюку, как участнику войны, дали лесу на постройку хаты. Выделили ему и участок на окраине Березняков. Участок попался хороший — с него открывался вид на широкий луг, который тянулся до самого бора. Случилось так, что в тот день, когда Панасюку перевозили лес, в Березняках собралось сразу трое нас, корреспондентов. Был здесь корреспондент республиканской газеты, корреспондент телеграфного агентства и я. Все мы пользовались редакционным диваном, не раз сидели и за столом у Панасюка и, естественно, сочли своим кровным долгом помочь редактору. Был объявлен субботник, и мы втроем дружно двинулись на участок, где сгружался лес. Панасюк обрадовался: разгрузчиков нанимать не потребовалось.
— Для вас, братки, целую комнату в своей пятистенке отведу, — угощая нас вечером, обещал Панасюк. — Даже стол поставлю. Сидите себе и пишите. Хватит вашему брату по гостиницам отираться.
Панасюкова пятистенка росла между тем не очень быстро. Прошло, может, полгода, пока на строительную площадку пришли первые плотники. Зато на соседнем участке строительство шло куда спорней. Лес туда привезли в то же время, когда и редактору, но там уже, словно гриб-дождевик, поднялся ладный домик, в котором не хватало только окон и дверей.
— Кто этот ваш сосед? — спросил я однажды у редактора.
— А лихо его знает, — Панасюк давал справку с неохотой. — Пивом торговал, выгнали. Сдается, какие-то кожи теперь заготовляет.
Некогда было строить хату березняковскому редактору. Хватало у него хлопот и без хаты. Но присущего ему чувства юмора он не терял. А если человек умеет смеяться, то никогда не подумаешь, что он живет плохо.
Пришлось Панасюку побывать в разных переплетах, но невзгоды и превратности жизни, казалось, не наложили никакого отпечатка на его внешность и характер. Он сохранил юношескую подвижность и жизнерадостность. В его фигуре, походке не было никакой степенности, солидности, которая обычно приходит к людям, когда им под сорок. Ходил он как-то вприпрыжку, смеялся звонко и заливисто, и, если бы не лысая голова, можно было бы подумать, что имеешь дело с веселым молодым человеком.
Нечего греха таить, редактору районной газеты приходилось, да и приходится временами нелегко. Перед райкомом ответствен он на все сто процентов, а подошла какая-нибудь очередная важная кампания, и редактора посылают обычным уполномоченным в район. Попробуй огрызнуться: «У тебя есть аппарат, справится».
Панасюков «аппарат» в те памятные годы складывался из него самого и ответственного секретаря — Мелешки Вали. Валя была девушкой на выданье. Если я хоть капельку разбираюсь в людях, то возьму на себя смелость сказать, что о делах сердечных она думала раз в десять больше, чем о газете.