Сказала – и замерла. Кончился воздух. Трудно приговаривать себя в бестолковки так вот, полным голосом. Стыдно и больно. Я неумеха, а весь стыд моего бесполезного бытия на Кимочку ложится. Его давит и правду его выстраданную против дедовой рассудительной – делает малой и слабой…
– Не в тебе дело, девонька, – голос прошелестел огорчением. – Нет, не в тебе. Ты шить умеешь, все постигла и даже больше, чем можно было ждать. В Кимке дело. Он ведь как хотел? Без оплаты работу совершить. Ты не вскидывайся, ешь бруснику-то, налегай. Оно полезно, когда разговор непростой, заедать огорчение. Кимка хотел сам оплатить твое шитье. Оно ведь, как уж заметила, не простое. В нем много собрано, в одну нитку скручено… Само собой, умение, но это у тебя есть. Только мало канву видеть да уметь иглу держать. Надо душу вложить в дело. Думаешь, нитки – они из пряжи создаются? В общем, правда… Только пряжа та – она из души надергивается. Без жалости к себе и без страха перед болью. Одну ты вышивку в жизни и создала. Тому старику до конца его дней хлеб в руку вложила. Хорошая работа, верная. Не перстень княжий безумцу вышила и не оружие для мести насмешникам… Всё точно, ни убавить – ни прибавить. Взрослая работа, цельная и сильная. Вот так.
– Так и те нитки Кимочка принес, – не поняла я.
– Дались тебе нитки, – расстроился голос. – Ты их выбирала – рассматривала? Сами в руку прыгали. Твои они, из твоей боли свиты. Потому вес в них есть, сила им дана полная. Нет гнили, нет и пустоты. Поняла ли?
– Почему же я не могу…
– Потому он тянет нитки из своей души, оберегая твою от забот, – голос загудел огорчением. – Любит тебя, семьёй числит, будто у чуди сказочной имеются семьи. И эту привязанность готов оплатить по любой цене. Даже самой полной. Чего непонятно, и не знаю уж…
Мне стало страшно, бусины ягод треснули в зажатом кулачке и потекли к запястью бурой болотной кровью. Кимкины нитки, черникой да земляникой пахнущие, мягкие, легкие. Я их так споро тратила! Я бестолково расходовала их и полагала пустыми, а Кимочка себя изводил. Как есть изводил, до самой последней крайности. Наверное, полагал: рано или поздно я все пойму. Так уже почитай – поздно…
– Но я вышила руку князеву, и мне не стало дурно, ничуть. Наоборот, из снов этот страшный человек ушел, покой более не нарушает… Зачем меня оберегать?
– Затем, что настоящие взрослые вышивки в большом мире делаются, – голос деда сошел на шепот. – Только там. И там от нас, чуд, не будет тебе ни помощи, ни защиты. Плохо в мире, вовсе худо – болеет мир. Те, кто изъял этот лес из времени, большое дело сделали. Может, однажды и скажу, какое… а скорее и сама ты до всего добредешь, без подсказок стариковских. Великое дело создали, да. Его успели довершить, а прочее не поддалось им, сил недостало. Мы – старый замысел, плотина от прежних бед. Нового, годного для исправления новых напастей, нет. Кимка твой как хлебушек в той руке увидал, возликовал. Отсюда мол, можно мир исправить. Ан – не вышло. Пока болью своей беду не взвесишь, сильную нитку и не скрутишь.
– То есть мне пора…
– Да. Страшно так говорить, но иного нет, не обессудь. Не ведомо мне, есть ли для мира надежда. И есть ли для тебя защита. Сгинешь – себе не прощу. Но, удержав тут, тоже буду виновен, пуще всех виновен, ох-хо. – Голос деда надолго смолк. – Одно могу тебе дать. Безвременный он, наш лес: пожелав выйти, ты выйдешь на свою опушку, по той же тени. Это – куда, и место я не изменю. Но иное важное я выправлю – когда выйти. Пока же поспешай, Кимочку своего лечи. Должна сладить. Три денька тебе на вразумление, на сборы. Ох-хо… Мне тоже надо подумать. Выбрать тебе время. Десять лет – это твой счет, он к тебе одной и прилип. А я его настрою так, чтобы хоть малая имелась надежда на подмогу. Чтобы там, вне леса, не мертвый сезон стоял, когда ты выйдешь. Оно ведь как? Нет движения в обстоятельствах – и хоть все руки исколи иглой, но вышивка не родится, негде ей врасти в канву, нет и малой щели. А коли найти яркий год… Удачи тебе, девонька. И помни: лес тебя однажды принял. Будет надобность, и снова впустит.
– Надобность?
– Вопросы – они такие, – усмехнулся голос деда. – Они растут, как отвалы водорослей на берегу. Пройдет шторм, и вот тебе новая груда непонятного. Как накопится непосильно обломков догадок и шелухи домыслов, так и приходи. Ни в чем не ограничу. Все глупости сказочные отменю про три вопроса, да с испытаниями… Ты только шторм переживи и себя сбереги. Чтоб и выжить, и душой не высохнуть.