– Ну а если подтвержу, к чему это обязывает?
– По крайней мере, между нами будет устная договоренность, – усмехнулся Кавано.
– Устная договоренность не стоит даже той бумаги, на которой она могла бы быть написана, – провозгласил Хейз. – Это сказал Сэмюэл Голдуин где-то в 1940 году.
– Чего? – растерялся Кавано.
– Приступайте, – предложил Хейз. – В протокол не заносится.
– Ладно. В нашем деле, в бухгалтерском учете, есть много такого, что мы видим и стараемся забыть, что видели, вы понимаете, о чем я говорю? Вы себе не представляете, сколько бухгалтерских гроссбухов, как только наступает время уплаты налога, вдруг становятся полностью сбалансированными. И я, хочу вам сказать, не мог позволить иметь у себя в фирме подонка, который выискивает промахи в документах моих клиентов, а потом на этом основании занимается вымогательством. Слух о таких вещах распространяется с неимоверной скоростью. Поэтому я поговорил с Зигги, как старший брат с младшим. «Зигги, – сказал я, – ты еще молодой человек, – это, если вы помните, происходило в 1937 году и он тогда был еще молодым – Зигги, ты молодой человек, и у тебя у нас в фирме есть будущее. Я знаю, ты любишь лошадок, Зигги, – я говорил с ним, как брат с братом, – и знаю, что тебе не дают спать твои долги, а отсюда ты начинаешь делать глупости. Но, Зигги, я родился и вырос на южной окраине Филадельфии, а округа эта далеко не из лучших, там царят такие же нравы, как и среди тех, с кем ты играешь в карты. Я готов одолжить тебе три тысячи, чтобы ты расплатился со своими приятелями, Зигги, – продолжал я увещевать его, – но с тем условием, что буду еженедельно вычитать из твоего жалованья десять долларов до тех пор, пока ты не вернешь все три тысячи, понятно? И вот что еще я тебе скажу, Зигги: ребенком в Филадельфии я кое-чему обучился, и если ты хоть раз попробуешь вымогать деньги у моих клиентов, Зигги, ты завершишь свои дни в яме, куда заливают жидкий бетон. Ничего нет хуже, чем присутствие в бухгалтерском бизнесе подонка, у которого длинный нос, Зигги, поэтому по-дружески тебя предупреждаю, укороти его».
– И он так и поступил?
– Конечно.
– Откуда вы знаете?
– Послушайте, уж в клиентах-то своих я неплохо разбираюсь. Если бы кто-либо из сотрудников решился на шантаж, через секунду бы зазвонил телефон. Нет, нет, с тех пор Зигги держался в стороне от подобных дел. Больше я не слышал ни единой жалобы.
– Что несколько странно, разве нет?
– Странно? Почему?
– Если, конечно, он не научился все время выигрывать.
– Да нет, бывало, что и проигрывал. Нет такого игрока на свете, который бы постоянно выигрывал.
– И чем же он расплачивался?
– Не знаю.
– М-мм, – промычал Хейз.
– А что, в этом убийстве замешана игра? – спросил Кавано.
– Вроде того.
– Видите ли, – сказал Кавано, – во многих проступках можно было обвинить Зигги Рера, но не в убийстве. А как был убит человек?
– Топором.
– То есть была кровь?
– Что?
– Кругом было много крови?
– Да.
– Тогда забудьте про Зигги. Если бы яд, тогда еще стоило бы поразмышлять. Но топором? И кругом кровь? Зигги, порежь он себе палец перочинным ножом, тут же хлопнулся бы в обморок. Нет, сэр. Коли человека зарубили топором, Зигги Рер тут ни при чем.
Одним из полицейских, оказавшихся утром во вторник в подвале дома 4111 на Пятой Южной, был Стив Карелла.
Летом на улице полно народа. Большинство жителей выползают из своих квартир вдохнуть глоток свежего воздуха, окна широко раскрыты, шум стоит неимоверный, потому что между улицей и домами идет общение, которого не существует зимой. Даже плавящийся под горячим солнцем гудрон, кажется, отражает это сонмище непонятно от кого и отчего исходящих звуков, что более всего гнетет обитателя трущоб, ибо, обделенный многими жизненными благами и удовольствиями, он лишен и самого главного преимущества – чувствовать себя защищенным, чего летом лишается окончательно. В январе же дела обстоят несколько лучше.
Человек испытывает некоторую защищенность в теплом зимнем пальто, с высоко поднятым воротником и глубокими, уютными карманами, куда можно спрятать руки, ощущает защищенность в вестибюле дома, где шипит раскаленный радиатор, чувствует себя надежно защищенным за большим столом, который купил сразу по приезде из Пуэрто-Рико, на кухне, где так вкусно пахнет, и в беседе со старым знакомым, где перебрасываются словами на ходу и только по делу, а изо рта идет пар – говори побыстрее, голубчик, здесь чертовски холодно! Когда Карелла появился на Пятой Южной, на тротуаре возле дома 4111 стояли, о чем-то беседуя, миссис Уитсон, которая мыла окна и полы в этом здании и сын которой, Сэм Уитсон, колол дрова для покойного Джорджа Лассера, трудившегося по этому же адресу, и пожилой человек в голубом комбинезоне. Карелле не было слышно, о чем они говорили, но он заметил, что миссис Уитсон его узнала, потому что она слегка кивнула головой в его сторону, заставив человека повернуться и посмотреть на него, а потом снова вернуться к прерванному было разговору.
– Здравствуйте, – поздоровалась миссис Уитсон, когда Карелла подошел поближе. – Вы ведь детектив, верно?
– Да, миссис Уитсон, – подтвердил Карелла.
– Скажите, пожалуйста, он даже помнит, как меня зовут, – заметила она, упрямо вздернув подбородок и глянув на него с вызовом, что должно было свидетельствовать о том, что никто не помешает ей выполнить задуманное.
– Я никогда не забываю, как зовут даму, миссис Уитсон, – отозвался Карелла, и на секунду из ее глаз исчез вызов, ибо в эту секунду она стала худенькой трудолюбивой женщиной, к которой с искренней приветливостью обратился пригожий молодой человек.
– Спасибо, – поблагодарила она, и взгляд ее встретился со взглядом Кареллы.
– Не за что, – улыбнулся он.
– Мы вот тут разговариваем с мистером Айверсоном, – сказала она. Глаза ее не отрывались от лица Кареллы. В них вдруг вползло какое-то подозрение, почти против воли самой женщины, почти в силу привычки – уже сто лет вы преследуете мой несчастный народ, мой дед был рабом, которого регулярно стегали плеткой, а теперь вы величаете меня дамой и пытаетесь умаслить, значит, вам кто-то нужен? Мой сын? Что вам нужно от меня? Мой сын Сэм, который никогда не обидел и бабочки! Вы знакомы с мистером Айверсоном?
– По-моему, нет, – сказал Карелла. – Добрый день! Я детектив Карелла.
– Добрый день! – протянул руку Айверсон.
– Мистер Айверсон, управляющий из соседнего дома, – объяснила миссис Уитсон. – Мы разговариваем о работе для Сэма.
– Миссис Уитсон считает, что, может, он снова согласится колоть дрова для меня, – добавил Айверсон.
– А он раньше колол дрова для вас? – спросил Карелла.
– Да. Пока его не переманил к себе Лассер. У нас тоже есть в квартирах камины.
– Камины! – усмехнулась миссис Уитсон. – Одно название, что камины. Как только разожжешь огонь, в комнате полно дыму.
– Зато становится тепло, – возразил Айверсон.
– Конечно. Только, если не хочешь умереть от холода, можешь задохнуться от дыма.
Она засмеялась, и Карелла с Айверсоном засмеялись вслед за ней.
– Не забудьте прислать его ко мне, – сказал Айверсон, когда они отсмеялись. – Может, мы чего-нибудь придумаем.
– Пришлю, – ответила миссис Уитсон и помахала ему на прощанье. Как только он отошел на такое расстояние, что уже не мог их слышать, она подняла голову и, глядя на Кареллу в упор, спросила:ь– Вы пришли за моим сыном?
– Нет, миссис Уитсон.
– Не обманывайте меня.
– Я не обманываю вас. Я не считаю, что ваш сын имеет отношение к убийству Джорджа Лассера.
Миссис Уитсон продолжала смотреть на Кареллу. Потом вдруг коротко кивнула и сказала:
– Ладно, верю.
– Так и следует, – отозвался Карелла.
– Тогда зачем вы здесь? – Я хотел еще раз взглянуть на подвал.
– Если хотите посмотреть, – посоветовала миссис Уитсон, – ступайте, пока мы не замерзли здесь до смерти. – Она улыбнулась. – Знаете, как туда пройти?
– Знаю, – отозвался он.
Возле двери в подвал его встретил человек по фамилии Капловиц.
– Моя фамилия Капловиц, – сказал он. – А кто вы и что вам здесь нужно?