Я готова была выть белугой. Скандал. Ненавижу скандалы. Я стащила с себя кеды и сняла рюкзак, бросив его на пол рядом с обувью.
- Может, конечно, это не мое дело, но ты сама себя тянешь под лед, – прошелестел мне на ухо Лео.
Он расплылся в фирменной ухмылке, светясь от счастья. Такое чувство, что ему доставляет колоссальное удовольствие смотреть, как на меня орут. Да, так и есть.
Я едва сдержалась, чтобы не показать брюнету язык.
- Сигюн, это правда? Ты каталась на мотоцикле? – ко мне навстречу вышел обеспокоенный папа.
Я кивнула.
- Это самое небезопасное средство передвижение, которое я знаю.
- Меня подвез офицер.
Папа приподнял одну бровь.
- Когда это ты успела обзавестись такими знакомствами?
- Пока вы перекапывали пустыню Коми.
- Ну, и как его зовут? Ты нас познакомишь? У вас это серьезно? Сколько ему лет? – начал сыпать вопросами папа, скрестив руки на груди.
Я закатила глаза.
- Его зовут Стивен Роджерс, – прошипел Лео за моей спиной.
Глаза папы начали округляться. Что его так удивило?
- Что? – спросила я, жестикулируя руками. Сегодня до ужаса странный день. У одного громят дом, у другого вызывает панику слово “предатель”, а третий просто пугается имени.
- Нет, все в порядке, – заключил папа, совладав с эмоциями.
В комнате повисла неловкая пауза.
- Я прошу прощения, – выдавила из себя я на выдохе. Мне сложно дались эти три слова. По сути, я не являлась виноватой. Если бы не Лео с его неожиданным желанием воспитывать меня, все было бы гораздо легче и проще.
Мама высунулась из кухни и грустно улыбнулась. По дому разлетался запах жареного мяса, видимо, она решила сама приготовить поздний ужин. Не сказать, что мама не умела готовить, просто делала это крайне экстравагантно. Добавляла какие-то специи, смешивала, что, по сути, не стоит смешивать. Всячески пыталась принести в обычный прием пищи разнообразия, как и во всех ее сферах жизни. Иногда кулинарные шедевры получались совершенно несъедобными. Красиво смотрится, но есть невозможно.
- Что с вами? Я же просто сходила к другу в гости, – напомнила я.
- Ты сбежала от дяди через черный вход. Это вызывает некую долю беспокойства, – ответила она.
Я пожала плечами.
- Ладно. Все живы и здоровы, а это самое главное, – заключил папа, тяжело вздохнув. – Но в связи с твоим проступком, который мог подвергнуть твою жизнь очередной опасности, ты находишься под домашним арестом.
Папа выждал паузу, а затем добавил:
- На месяц. Никаких походов в торговые центры, пиццерии и в другие любые развлекательные учреждения.
Я издала возмущенный возглас, разведя руками в знак полного недоумения.
- Мне двадцать лет! Какие еще домашние аресты!?
- Твои действия заставляют сомневаться в том, что тебе действительно двадцать лет, – ответил папа, бросив на меня укоризненный взгляд.
Я посмотрел на маму, ища в ее глаза поддержку, но она быстро ретировалась на кухню.
- Я и так никуда не хожу, только погулять с Джесс, – пробурчала я, снимая пальто.
- Никаких прогулок. Это наш с мамой дом и ты в нем живешь, а следовательно живешь по нашим правилам. Значит, ты уходишь утром в университет, а затем возвращаешься обратно.
- Я прослежу, – встрял в наш спор Лео.
- У тебя же были какие-то важные дела? – напомнила я.
- Твоя безопасность прежде всего, – расплывшись в приторно-сладкой улыбке, ответил он.
- Отлично, пойду отбывать срок в своей комнате, – выпалила я, устремляясь в спальню.
- А как же ужин? Я приготовила равиоли с вареными брокколи и морковью, – послышался мамин голос из кухни.
Желудок недовольно заурчал, намекая на то, что обходился без еды с самого утра, но перспектива давиться овощами не радовала. Я поморщилась.
- Я наказана.
- Тебе нужно восстанавливать силы, – не унималась мама.
Я издала тихий рык, захлопывая за собой дверь. Еда? Только не сегодня. Сыта по горло.
Ноябрьские дни сливались в один, смешиваясь с бесконечными дождями и грязью за окном. Деревья стояли обнаженными, сбросив последнюю листву, которая полностью скрыла под собой бурую землю. Небо заволокли давящие серые тучи, проливая тоны воды на продрогший насквозь Нью-Йорк. Люди прятались под зонтами, стараясь быстрее добраться до места работы. Все с нетерпением ждали первого снега и морозов, способных прервать сезон ливней и сковать лужи толстым слоем льда.
Каждое утро я открывала глаза и с удивлением понимала, что наступили новые сутки, постепенно переходящие в неделю. После взрыва меня начали преследовать кошмары. Иногда снились обрывочные воспоминания, а иногда истории собственного сочинения, навеянные воспаленным мозгом. Чудились какие-то взрывы, пол, уходящий из-под ног, жуткая боль от ранений, потоки крови, причем непонятно, чужой или своей, пронзительные крики, ужасающий шепот, сковывающий все тело от страха. Я просыпалась среди ночи от нежных прикосновений мамы, пытающейся меня успокоить. Никогда прежде я не издавала никаких звуков во сне, теперь дом озарял мой истерический возглас, а затем и всхлипывания, плавно переходящие в плач. Нервная система трещала по швам. Панические атаки оказались заразительными. Порой я останавливалась, впадая в оцепенение. Сердце билось об грудную клетку, ударяя по ребрам, ладони потели, меня бросало то в холод, то в жар. В такие моменты по телу разливался липкий страх, сковывающий легкие. Я не могла дышать, хватая ртом раскаленный воздух. Мне казалось, что еще мгновение, и я умру. Затем паника отступала, и на душе появлялось щемящее чувство тоски и одиночества.
Как никогда я ощущала себя покинутой, оставленной и никому не нужной. Родители пропадали в лаборатории, извлекая из толстого слоя земли недавние находки, привезенные из пустыни, а Джессика увлеклась продавцом из магазина сладостей в лавандовой форме и кепке с пончиком посередине. Подруга не замечала ничего вокруг, окрыленная новой привязанностью. Я старалась держаться и не показывать вида, что тону в болоте кошмаров. Конечно, оставался еще Лео. Он провожал и встречал на своем роскошном “Bentley”, как будто у него других забот не существовало, но обсуждать с молчаливым брюнетом сны, где он же и убивает меня острым клинком, я не решалась. По какой-то необъяснимой причине Лео стал главным героем моих сновидений. Монстром с жутким хохотом и горящими глазами, готовым в любую минуту вонзить сверкающий кинжал прямо в сердце. Я вскакивала с постели, оглушенная пронзительным криком. Своим криком.
От Старка по-прежнему не было никаких вестей. Ничего. Только томящее ожидание. Тело так и не нашли, но и не нашли живого Железного человека. Он просто исчез. Растворился, словно его не существовало в этой жизни. Это приводило в полнейшее отчаяние. Вместе с миллиардером залег на дно и Стивен. Герой Америки не позвонил. Возможно, потому что возникли новые угрозы со стороны врагов США, и доблестная “кожаная секта”, именно так я окрестила организацию Щ.И.Т., призвала героя спасать человечество. Или же Капитан испытывал некую неловкость после несостоявшегося поцелуя, поэтому решил взять в наших запутанных взаимоотношениях тайм-аут. Хотя, когда он уезжал, то не выглядел испуганным или неуверенным в действиях, и Лео его не смутил своим агрессивным видом, на мой взгляд. В какой-то момент все стало сложно. Я и сама не понимала, что между нами происходит. Мы познакомились совсем недавно. Практически не знали друг друга, только одни сплошные голые факты, наподобие адреса или рода деятельности. Я понятия не имела, какие у него любимые книги, фильмы, даже какой ему цвет нравится, тоже не знала. Тем не менее, почему-то посчитала, что мы вполне можем целоваться. Блондин казался таким родным и надежным. После поездки на мотоцикле я испытывала к нему симпатию и благодарность за своевременную поддержку. Стивен развеял тоску, заглушил печаль своим веселым нравом и уверенностью. Он стал надежной опорой среди моей неспокойной действительности. Умом я понимала, что мы вряд ли сможем построить нормальные взаимоотношения. Он – Капитан Америка, великий солдат доблестной армии, проведенный последние несколько лет в снегах, оживленный и потерянный во времени. Не нужно забывать про вездесущую секретную организацию, успевшую прибрать его к своим рукам. Она точно будет не в восторге от любовных похождений. Агент не должен отвлекаться на посторонние мысли. А я? Я – психолог. Этим все сказано. Сердце я предпочитала не слушать. Глупый орган. Он твердил совсем другое и о другом. О ком-то высоком, худом и бледном.