А старые дедовы подштанники на телевизионную антенну над клубом, думаете, кто повесил? Мы, конечно.
А то как-то летом Ява сказал:
— Давай устроим бой быков.
— А? — не сразу понял я.
— Ты помнишь, мы в клубе заграничное кино смотрели «Тореадор»?
— Ага… Ну и что?
— Помнишь, на арене разъяренный бык, а дядька в шляпе, со шпагой, перед ним танцует.
— Да-да-да…
— А потом — рраз! Бык — брык! И аплодисменты.
— Ага. Классно… Но это же убивать надо. Кто же нам позволит убивать поголовье?
— Ну, дурной! Убивать! Что это тебе — мясозаготовка, что ли? Это же зрелище. Как на стадионе. Как футбол. Главное тут — красиво размахивать красной тряпкой и ловко уворачиваться, чтобы рогом не зацепило. Ты же видел. Тореадоры — это самые ловкие и смелые герои. Главное — тренировка и ловкость. Понимаешь? Впервые в истории Васюковки — бой быков. Тореадор Иван Рень и тореадор Павел Завгородний! Гости съезжаются со всей Украины. Трансляция по радио и по телевизору. Даже в Жмеринке видно будет.
Я улыбнулся. Это было классно. По радио, по телевизору и вообще…
Мы уселись поудобнее и начали обговаривать детали. Прежде всего — бык. Кандидатура колхозного бугая Петьки была отклонена сразу. Это такое страшное мурло, что его даже сам зоотехник Иван Свиридович боится. Глаза — как тракторные фары. Землю гребет ногами, как экскаватор.
Этим летом один дачник чуть не умер от страха. Лежал на выгоне голый — загорал. Голова под зонтиком, всё остальное на солнце. И вдруг — Петька. Дачник как рванет. Бугай за ним. Дачник толстый, с брюшком. Видит — не убежит. А тут телеграфный столб на дороге. как этот дачник на столб вскарабкался — до сих пор не понятно. Но факт — полдня загорал на изоляторах, держась за провода, пока не подъехал комбайнер Коля на комбайне и не снял его. Дачник штаны надел и сразу на станцию: домой ехать.
Не, пусть с бугаем Петькой враги наши бьются.
Другой кандидатурой был козел Жора. Это я его кандидатуру выдвинул, чтобы отомстить. Очень мне противен был козел Жора, потому что съел мою рубашку, когда я купался.
Но Ява меня не поддержал.
— Нет, сказал он. — Жора очень болтливый. Всё время мекает. Мы и оваций не услышим. И речь идет о бое быков, а не козлов. Нужно что-то бычачье, коровье — большое и круторогое.
— Коровье? — говорю. — Слушай, а, может, взять просто корову? Потому, что кроме Петьки, настоящих быков у нас нет, а коров сколько хочешь. И вообще нигде не сказано, что обязательно должен быть бык.
Ява задумался:
— Кто знает, может, и так.
— Тогда, — говорю, — лучшей кандидатуры, чем ваша Контрибуция, и не придумаешь.
— А почему Контрибуция? Почему не ваша Манька?
— Потому что у нашей Маньки теленок и один рог сломан. Ты хочешь, чтобы над нами смеялись? Тореадоры с однорогой коровой! Карикатура. Такого еще никогда в мире не было.
— Можно, конечно, и Контрибуцию. Но она немного психическая.
— Что значит «психическая»! Скажи лучше, что ты просто мамы боишься.
— Я — боюсь? Вот я дам сейчас тебе в ухо, и ты увидишь, как я боюсь. А ну забери свои слова назад!
— Я забираю, но ты всё равно боишься.
— Боюсь?
— Боишься…
— Боюсь?
— Боишься…
Я схватился рукой рукой за ухо, в свою очередь, заехал Яве кулаком в живот. Мы покатились по траве и выкатились на дорогу. Всю грязь, что была на дороге, мы, катаясь, собрали на свои штаны и рубашки. первым опомнился я.
— Стой, — говорю, — хватит. А то вместо боя быков у нас вышел бой дураков.
— Это же ты виноват. Ну, хорошо, попробуем Контрибуцию. Завтра погоним пастись и попробуем. Ведь твоя Манька и вправду для телевизора не подходит. Люди еще подумают, что это не корова, а собака.
Мне уже надоело драться, и я сделал вид, что не понял, как жестоко он оскорбил нашу Маньку.
Следующим утром мы встретились на дороге, что вела на выгон. Я гнал Маньку. — Ява — Контрибуцию. Коровы плелись, легкомысленно мотая хвостом, и не подозревали, какой это исторический день.
У Явы на голове была широкополая дамская шляпа, которая досталась нам в наследство от одной дачницы, которая отдыхала у нас в позапрошлом году. Шляпа Яве была велика и спадала на глаза. Что хоть что-нибудь видеть и не упасть, Ява всё время дергал головой, поправляя её. Казалось, что он кому-то кланяется.
У меня подмышкой был коврик. Это был знаменитый коврик. Я его помню столько, сколько вообще что-нибудь помню. Он висел над моей кроватью. Коврик был красный, и на нём вышиты три смешных щенка, которые сидели вместе, прижавшись головами. Это были Цуца, Гава и Рева, о которых мне мама рассказывала разные истории, пока я не засыпал. Последние два года, поскольку я уже вырос, коврик лежал в сундуке, и теперь от Цуцы, Гавы и Ревы очень воняло нафталином.