Десари не отстранилась, когда дед ласково прикоснулся к её щеке, лишь дрожала, сама не понимая толком, отчего. Она впервые чувствовала смерть так близко. Её холод, неумолимость, её... ничто. Смерть, это абсолютное уничтожение, всепоглощающая пустота, великая власть тьмы, была слишком близко. Её нельзя было увидеть, обонять — только почувствовать. Пах дед — стариком, благовониями и эннийским табаком. Благоухал сад: цитрусами, мёдом и розами. Пах порт — солью, помоями, рыбой. Смерть же не пахла ничем.
И Десари впервые испугалась до немоты.
— Не печалься, синичка, — проговорил Эсмий. — Немного времени у меня ещё есть, и мы потратим его с пользой. Только мне потребуется твоя помощь, чтобы сделать всё правильно. Ты поможешь?
— К-конечно, дедушка.
Не плакать. Десари впилась ногтями в ладонь, надеясь, что эта боль хоть немного отвлечёт. Она была Флавиесом, пусть и бастардом. А дедушка учил, что Флавиесы никогда не показывают слабости ни перед кем.
— Славно, — Эсмий вяло улыбнулся, достал из кармана шёлковый платок и протянул Десари. — Не могла бы ты посмотреть кое-то глазами владельца этой вещи? Это очень мне поможет...
2.5 Эксенгор
Фастред проснулся от мощного земного толчка. Опора шатра заскрипела, застонало дерево, треснула натянутая ткань. Он всё никак не мог привыкнуть к тому, что почва в этих краях не была спокойной. Местные жители давно приспособились к природе и не желали покидать земли, где горячая вода извергалась прямо из-под земли. Но Фастреду, как и большинству хайлигландцев, от этого было не по себе. Впрочем, лишь в Эксенгоре благодаря этой подземной воде впервые за долгое время он смог как следует помыться и отскрести дорожную грязь. Король Грегор и вовсе пристрастился к местной вонючей, но, якобы, целебной воде и ежедневно пил её по совету брата Аристида. Выглядеть его величество и правда стал чуть лучше, хотя всё равно часто мучился животом — частый недуг тех, кто проводил большую часть жизни в походах.
И всё же было во всей этой местности с её поистине волшебными явлениями нечто пугающее и настораживающее. И Фастред не мог отделаться от ужаса перед мощью незнакомой природы.
Снова тряхнуло — со стола свалился медный кувшин, расплескав воду, что Фастред приготовил для умывания. Брат-протектор вскочил, потёр глаза и огляделся. В шатре, который они делили с Аристидом, не было монаха.
— Странно.
Он наспех натянул сапоги и, зачем-то прихватив меч, вышел наружу.
Рассвет только-только занимался. На востоке желтела тонкая полоска света, в низинах стоял туман. К аромату луговых трав примешался странный запах — не то тухлых яиц, не то фекалий.
Фастред оглядел охотничий лагерь: слуги едва поднялись, должно быть, разбуженные тем же толчком, что и сам Фастред, и сонно готовились к завтраку. В шатре короля свет не горел. Наверняка Грегор ещё спал.
Аристида нигде не было. Обеспокоенный, Фастред поднялся на холм, чтобы попробовать высмотреть монаха.
Небо было затянуто тучами, да такими плотными и тёмными, что вершина Фатира спряталась в них, как в собольих мехах. Начал подниматься ветер, воздушные вихри подхватывали остатки тумана и гоняли белые лохмотья по низинам.
Наконец брат-протектор смог разглядеть светлое пятно на можжевеловом холме — рясу Аристида, и поспешил туда, проклиная скользкую предрассветную росу, темень и эксенгорские холмы.
— Не спится, святой брат? — поприветствовал он Фастреда. — Впрочем, немудрено. Ночь для этих мест неспокойная.
Брат Аристид закрыл Священную книгу, поудобнее устроился на мягком мху и похлопал рядом с собой, приглашая Фастреда сесть. Брат-протектор вспомнил, что даже не накинул плаща, и подстелить было нечего. Ну и ладно — он плюхнулся на мокрый мох в чём был.
— Говорят, Фатир на рассвете особенно прекрасен, — сказал Аристид. — Пришлось встать пораньше, чтобы это проверить. Жаль, что собирается дождь.
Солнце потихоньку всходило, подсвечивая туго набитые водой сизые тучи.
Аристид сорвал цветок — жёлтые колокольчики на коротком стебле — и, удивлённо хмыкнув, принялся его изучать.
— Нашли что-то необычное, патрон? — видя интерес монаха, спросил Фастред.
— Растение. Вы знали, что оно считается вечнозелёным и никогда не цветёт?
Аристид поднял цветок на свет и принялся внимательно разглядывать.
— Но оно, как мы видим, цветёт. Впрочем, здесь я уже ничему не удивлюсь.
— Весьма самоуверенное заявление, друг мой, — снисходительно улыбнулся монах. — Этому краю есть чем удивить, и удивит он совсем скоро.
— Вы точно не ошиблись? Это действительно то самое растение?
— Я не ошибаюсь в подобных вопросах, — ответил Аристид и принялся изучать цветок с ещё большим интересом. Фастред почувствовал себя идиотом. Он всегда чувствовал себя ужасно неловко, когда Аристид блистал знаниями. Ему-то, поди, сколько лет пришлось этому учиться, наверняка с самого детства. Ни поворовать соседских яблок, ни окрутить пару симпатичных девиц — все книги да молитвы. Это Фастред пришёл к богу уже много позже, и, глядя на монахов, воспитывавшихся при обителях с детства, каждый раз гадал: стоило ли оно того? И какая жизнь в божьих глазах была правильнее?
Со стороны лагеря послышались крики. Кричали от боли — такие вопли Фастред знал хорошо.
— Что-то здесь не так. — Брат-проектор поднялся и попробовал разглядеть происходящее в лагере.
Брат Аристид лишь пожал плечами.
— Здесь всё не так, друг мой. Это пристанище старых богов.
— И эти боги нам явно не рады. Схожу посмотреть, что случилось.
— Ступайте. Я побуду здесь.
Монах положил сорванный цветок меж страниц Священной книги, и устремил глаза к горам. Фастред поднял меч и побежал с холма к лагерю, скользя и проваливаясь по щиколотку в сырой мох. Странное дело, но даже сама земля показалась ему тёплой.
Вопли приближались, теперь уже переходящие в стоны. Фастред выбежал к главному очагу.
— Что случилось? — окрикнул он слугу.
Над скорчившимся человечком стояло несколько зевак.
— Говори! — приказал Фастред, вытащив первого попавшегося.
— Милв, святой брат... За водой пошёл для герцогской каши, — слуга ткнул пальцем на расположившийся меж двух низких холмов каменный колодец. — Только ведро бросил, не успел даже за ворот взяться, а оттуда ка-а-ак выстрелит столб кипятка! Ошпарило бедолагу. Чую, не жилец.
Фастред осенил себя священным знаком.
— Проклятое место, — тихо произнёс он. — Смилуйся, Хранитель.
Райнер Эккехард, на ходу подпоясывая рубаху, подошёл на звук и склонился над бившимся в конвульсиях Милвом:
— Ох ты ж! Надо везти его в Эксенгор, — покачал головой он. — Если только ваш монах-целитель не сможет помочь на месте. Говорят, он чудотворец. Колодцем ошпарило, говорите? Странно...
Он выпрямился и зашагал в сторону низкой каменной постройки, откуда действительно валил пар. Фастред последовал за ним.
— Не понимаю, — рассуждал Райнер. — Это место считается безопасным, потому здесь всегда и ставят лагерь. Рунды не дураки, они давно живут в этих землях и знают все бедовые места. Ближайший горячий источник в четверти дня пути отсюда, в сторону Эксенгора. А местные озёра всегда были холодными, сюда приходят звери на водопой...
— Что-то случилось с землёй, вот что я думаю. — Фастред взобрался на холм, откуда открывался вид на озёрную долину, и поманил спутника к себе. — Глядите!
Райнер Эккехард охнул.
— Мёртвые боги, — прошептал он и рванул к ближайшему озерцу. — Рыба!
Вся живность всплыла вверх брюхом, и чем ближе хайлигландцы подходили к берегу, тем невыносимее становилась вонь от воды.
— Стойте! — Эккехард вскинул руку в предупредительном жесте. — Это ядовитые газы. Воздух и вода отправлены, чуете запахи? Ближе подходить нельзя.