Слезы туманили взгляд Джонни.
— Ты смеялся все это время, да? Смеялся над простым владельцем лавки скобяных товаров, который пробрался в кинематограф? Да, ты что хотел, то и делал с ним. А когда он стал тебе не нужен, решил избавиться от него. Мне надо было лучше об этом подумать. Я верил тебе, но ты всегда смеялся надо мной, потому что ты делал вид, что это мое дело, когда на самом деле оно было твоим. Ты все время потешался над простым евреем из Рочестера, но теперь все. Достаточно. Можешь гордиться собой, ты здорово обвел меня вокруг пальца. Но теперь точка, больше ты от меня ничего не получишь. — Голос Питера сорвался, и он зарыдал.
Джонни сделал к нему несколько шагов. Лицо Питера было усталым и состарившимся.
— Зачем ты сделал это, Джонни? — тихо спросил он. — Зачем? Зачем ты выжидал, когда мог подойти ко мне и сказать: «Питер, ты мне больше не нужен. Бизнес перерос тебя». Или ты не знаешь, что я сам догадывался об этом? — Он устало прикрыл глаза. — Если бы ты подошел и так сказал, я бы отдал тебе компанию. Мне уже не нужны ни деньги, ни борьба, ничего. У меня всего достаточно. — Его голос окреп. — Но нет! Ты хотел сделать по-своему — ударить меня ножом в спину.
Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, не обращая внимания на Дорис и Эстер. Джонни искал в глазах Питера хоть немного тепла, но в них была только беспощадная твердость.
Наконец он посмотрел на Дорис, затем на Эстер. На их лицах была написана жалость к нему. «Дай ему время успокоиться, — казалось, говорили они. — Дай ему время».
Джонни молча повернулся и пошел к двери. Закрыв ее за собой, он почувствовал, что его сердце превратилось в камень. Он повернулся, посмотрел на их дверь, и из его глаз брызнули слезы.
Послышался звук подъезжающего лифта. Джонни плотно сжал губы и надел шляпу.
Дверь лифта открылась, и он вошел в кабинку.
Тридцать лет. Тридцать долгих лет. И вот как все закончилось.
ИТОГИ 1938 ГОДА
ВОСКРЕСЕНЬЕ И ПОНЕДЕЛЬНИК
Мы выехали в шесть тридцать утра. Позавтракали и пообедали по дороге. Около двух часов дня, припекаемые палящим солнцем, мы свернули на узкую грязную дорогу, ведущую к ранчо. Люди, работавшие на поле, выпрямлялись и с любопытством смотрели на нас из-под своих широкополых шляп. Через несколько минут мы остановились перед домом.
На террасе показался человек. Это был крупный мужчина с круглым лицом и темными волосами. Я знал его. Это был Вик Гвидо.
Выйдя из машины, я подошел к дому.
— Привет, Вик! — сказал я.
Он вытащил из нагрудного кармана очки в металлической оправе, надел их и посмотрел на меня.
— Джонни Эйдж! — воскликнул он без особого энтузиазма. — Что ты здесь делаешь?
Я вернулся к машине и, открыв дверцу, помог Дорис выйти. И только после этого ответил ему.
— Я подумал, что стоит заехать сюда, повидаться с твоим боссом, — сказал я небрежно. — А где он?
Прежде чем ответить, Вик долго изучал меня.
— Он там, на заднем дворе, возле своего старого ярмарочного фургона, наблюдает за игрой в бокка. Показать, как пройти? — спросил он.
— Нет, спасибо. — Я улыбнулся ему. — Я знаю, где это.
Он ничего не ответил, просто повернулся и молча зашел в дом.
— От этого человека у меня мурашки по коже бегут. — Дорис повела плечами.
Я улыбнулся ей.
— Вик вообще-то хороший парень, — сказал я, беря ее за руку, и мы направились за дом. — Он всегда ведет себя так, когда я поблизости. Это, наверное, потому, что его босс так хорошо ко мне относится.
Когда мы обошли дом, я услышал восторженные выкрики, и мы пошли в том направлении.
В двухстах метрах от дома стоял балаганный фургон, выкрашенный в красную краску с желтыми буквами на боку: «БАЛАГАН ЭЛА САНТОСА». Возле него стояло человек двадцать, они играли в бокка.
Бокка — это старинная итальянская игра с тяжелыми деревянными шарами. Суть игры в том, что кто-то катит по дорожке свой шар, а остальные игроки бросают свои шары так, чтобы они как можно ближе подкатились к первому. Я никогда не мог понять, чем их привлекала эта игра.
Эл сидел на ступеньках фургона, изо рта у него торчала длинная черная сигара. Когда он увидел нас, его морщинистое лицо озарилось улыбкой. Встав и вытащив изо рта сигару, он протянул ко мне руки.
— Джонни! — Было видно, что он рад мне.
Смущенный таким приемом и чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что приехал к нему за помощью, я только сказал:
— Привет, Эл!
Он обнял меня за плечи и потряс. Отступив шаг назад, посмотрел на мое лицо.