И он рассказал мне о себе кое-что, поразив меня еще больше.
Я неспешно вел машину по дороге домой. Старик со сморщенным лицом, щеголяющий в потертых джинсах, которого я оставил на ранчо, на самом деле оказался самым могущественным человеком в кинематографе. Он контролировал все деньги кинематографа. Теперь я знал, как просто все было на самом деле. И еще раз я подивился уму и проницательности своего покровителя, который всегда считал себя лишь простым балаганщиком: он предвидел, что с ростом кинобизнеса нельзя уже будет действовать по старинке, финансируя картину за картиной, надо было финансировать целые компании. И тогда он открыл маленькую контору, на вывеске которой были слова: «Великая бостонская корпорация».
В конторе было две комнаты — приемная и кабинет, над которым было написано: «Константинов, исполнительный вице-президент. Отдел займов». До этого Константинов был простым клерком в конторе Вика.
Прошло два года, и контора продолжала расти. В двадцать седьмом году она уже занимала целый этаж в одном из центральных зданий Бостона.
Думая об этом, я улыбнулся про себя. Займы. Большие и маленькие. Хочешь финансировать одну картину, пожалуйста — «Банк Независимости» в Лос-Анджелесе; хочешь финансировать целую компанию с программой сорок фильмов в год, пожалуйста — «Великая бостонская корпорация».
Интересно, сколько у Эла денег на самом деле? Пятьдесят миллионов? Больше? Мне вдруг стало все равно. Я был доволен. Все было просто замечательно.
Мы добрались домой только около десяти вечера и прошли в библиотеку. Дорис принесла из кухни кубики льда, и мы приготовили коктейли. Едва собрались чокнуться, как вошла медсестра.
— Мистер Кесслер хочет срочно поговорить с вами.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Что? Он еще не спит?
Она кивнула.
— Он отказывается ложиться спать, не поговорив с вами, — неодобрительно сказала она. — Постарайтесь особенно не задерживаться, у него был достаточно трудный день, и он должен отдохнуть.
Мы поставили на стол бокалы с нетронутым коктейлем и поспешили в спальню Питера. Эстер сидела рядом с кроватью, держа его за руку.
— Здравствуйте, киндер, — сказала она, увидев нас.
Дорис подошла к кровати и поцеловала мать, затем отца.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила она.
Возможно, из-за плохого освещения — горела только небольшая лампочка на тумбочке, — его лицо казалось изможденным и осунувшимся.
— Все в порядке, — сказал Питер, затем приподнял голову и обратился ко мне: — Ну, что скажешь?
Я улыбнулся.
— Ты был прав, босс, — сказал я. — Он помог нам. Теперь не о чем беспокоиться.
Питер устало опустил голову на подушку и прикрыл глаза, некоторое время лежал не шевелясь, потом снова открыл глаза. И я опять подумал, что из-за тусклого света его глаза кажутся подернутыми пленкой. Похоже, ему было трудно смотреть, но голос звучал уверенно, в нем слышалось удовлетворение.
— Значит, вы скоро поженитесь?
Я вздрогнул. Второй раз за сегодняшний день я слышу этот вопрос, и снова за меня ответила Дорис.
Она наклонилась и поцеловала отца, и я видел, как Эстер пожала ей руку.
— Как только ты поправишься, сыграем свадьбу, — сказала она.
Я улыбнулся. Мне показалось, что в глазах Питера блеснули слезы, но он быстро опустил веки.
— Не надо так долго ждать, киндер, — медленно произнес он, — мне хочется поскорее покачать на коленях внуков.
Дорис посмотрела на меня и улыбнулась. Я подошел ближе к кровати.
— Насчет этого не беспокойся, Питер, — сказал я, беря Дорис за руку. — У тебя все впереди.
Он опять улыбнулся, но ничего не ответил, а только устало повернул голову. Медсестра знаком показала, что нам пора.
— Спокойной ночи, Питер, — сказал я.
— Спокойной ночи, Джонни, — слабым голосом отозвался он.
Дорис поцеловала его и повернулась к матери.
— Идешь, мама?
Эстер покачала головой.
— Подожду, пока он заснет.
От двери я оглянулся. Эстер сидела на стуле рядом с кроватью. Рука Питера безвольно лежала на одеяле, Эстер накрыла ее своими ладонями и улыбнулась. Я закрыл за собой дверь.
Мы неторопливо спустились в библиотеку, и Дорис повернулась ко мне с испуганными глазами, по ее телу пробежала дрожь.
— Джонни, — прошептала она. — Джонни, я боюсь.
Я обнял ее.
— Чего ты боишься, милашка?
— Не знаю, — неуверенно пробормотала она, покачав головой. — У меня такое чувство, что произойдет что-то страшное. — Ее глаза наполнились слезами.