— Да ведь все завалено снегом!
Она беспомощно развела руками.
— Я говорила ему, — ответила Эстер, — но он все равно ушел. В последние дни Питер просто места себе не находит.
Джонни понимающе кивнул головой. Он и сам заметил, что с Питером что-то происходит с тех пор, как они вынуждены были закрыть кинотеатр на три дня из-за сильного снегопада. Летом они заработали достаточно денег, но теперь, с приходом зимы, доходы резко упали.
Эстер посмотрела на Джонни. Она все еще думала о муже.
— Не знаю, что с ним такое в последнее время, — сказала она, ни к кому не обращаясь. — Никогда таким его не видела.
Джонни сел на стул рядом с ней, его брови удивленно поднялись.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
Она поглядела на него, стараясь найти ответ на мучившие ее мысли.
— С тех пор, как мы открыли «Никельодеон», Питер очень изменился, — мягко сказала она. — Раньше, если дела шли неважно, это его не беспокоило. Теперь каждое утро он стоит у окна и проклинает снег: «Эта погода обходится нам очень дорого», — говорит он.
Джонни улыбнулся.
— Ничего страшного, — сказал он. — Когда я работал в балагане, мы говорили, что не все коту масленица. Тут ничего не поделаешь.
— Я сказала ему, что нам вроде не на что жаловаться, дела и так идут хорошо, но он ничего не ответил и вышел из дома.
Эстер села на стул напротив Джонни и посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. Когда она снова подняла на Джонни глаза, в них стояли слезы.
— Мне кажется, что я больше не понимаю его. Он стал совершенно другим человеком, незнакомым. Я вспоминаю, когда в Нью-Йорке Дорис была еще малышкой, доктор сказал, что единственное, что может ее спасти — это переселиться куда-нибудь из города. Питер продал свое дело, и без всяких колебаний мы переехали сюда. Интересно, сделал ли бы он это сейчас?
Джонни поерзал на стуле. Ему стало неловко от ее откровенности.
— В последнее время он работает на износ, — сказал он, пытаясь успокоить Эстер. — Не так уж и просто — совмещать два дела.
Она улыбнулась сквозь слезы в ответ на эту неуклюжую попытку успокоить ее.
— Не говори так, Джонни, — попросила она мягко. — Я ведь лучше знаю. С тех пор как ты вернулся, «Никельодеоном» занимаешься ты.
Джонни покраснел.
— Но ведь вся ответственность на нем, — неубедительно произнес он.
Она взяла его за руку, улыбаясь.
— Спасибо, что стараешься меня успокоить, но кого ты хочешь обмануть?
Кастрюля с супом на плите начала кипеть. Эстер освободила руку и встала. Взяв ложку, она принялась помешивать суп, продолжая разговаривать с Джонни.
— Нет, дело не в этом. Что-то его гложет, а я никак не могу понять что? Питер все больше отдалялся от меня. — В ее голосе звучала безнадежность.
Она стала вспоминать, как Питер впервые появился в доме ее отца. Ей было тогда четырнадцать лет, а Питер был годом старше.
Он только что сошел с корабля, у него было письмо от брата отца, живущего в Мюнхене. Питер выглядел совсем зеленым мальчишкой, особенно в пиджаке, из которого он явно вырос.
Отец Эстер дал ему работу в небольшом скобяном магазине на Ривингтон-стрит, и тогда же Питер начал ходить в вечернюю школу. Эстер помогала ему овладеть английским.
Естественно, что они полюбили друг друга. Она вспомнила, как он пришел к ее отцу просить разрешения на женитьбу. Девушка наблюдала за ними из-за двери, ведущей в заднюю комнату лавки. Питер стоял, переминаясь с ноги на ногу, перед отцом, который сидел на высоком кресле в своей маленькой черной ермолке и читал еврейскую газету, нацепив на нос маленькие очки.
После затянувшегося молчания Питер наконец заговорил:
— Мистер Гринберг…
Ее отец посмотрел на него поверх очков. Он ничего не сказал, он вообще был не очень разговорчивым.
Питер нервничал.
— Я… дело в том, что… мы… Эстер и я… хотели бы пожениться.
Ее отец продолжал глядеть на него поверх очков, не говоря ни слова, потом снова уставился в газету.
Эстер вспомнила, как сильно забилось ее сердце. Ей казалось, что это биение слышно во всем доме. Она затаила дыхание.
Питер снова заговорил. Он слегка заикался.
— Мистер Гринберг, вы слышите меня?
Ее отец снова посмотрел на него и заговорил на идиш.
— Почему это я тебя не слышу? Я что — глухой?
— Но… но вы ничего не ответили мне, — заикаясь, произнес Питер.
— Я ведь не сказал «нет», — ответил мистер Гринберг снова на идиш. — Или что, я — слепой, чтоб не знать, о чем ты хочешь просить? — И он снова уткнулся в газету.