— Питер, — сказала она, обращаясь к мужу, — как официант назвал эту огромную бутылку шампанского, что ты заказал?
— «Магнум», — ответил Питер.
— Ну вот, — она улыбнулась, — почему бы не назвать нашу компанию «Магнум Пикчерс»?
Все одобрительно зашумели.
— Итак, принято, — сказал Борден, снова поднимая бокал с шампанским. — За «Магнум Пикчерс»! Пусть ее фильмы будут на экранах всех кинотеатров страны, как и фильмы «Борден Пикчерс».
Все выпили. Поднялся Питер, оглядел сидящих и поднял бокал.
— За Вилли Бордена! За человека, чью доброту я никогда не забуду! — Снова все выпили и поставили бокалы, но Питер остался стоять. Он прочистил горло. — Сегодня большой день в моей жизни. Сегодня я начинаю новое дело. Буду выпускать фильмы. Сегодня моя дорогая жена дала имя моей компании. И мне хотелось бы сделать заявление. — Он обвел всех торжественным взглядом. — Друзья, я хочу заявить о назначении мистера Джо Тернера менеджером «Магнум Пикчерс».
Борден ничуть не удивился. Он улыбнулся и пожал руку Джо.
— Неудивительно, что Питер отказался от моих родственников, — добавил он уныло. — Ты, наверное, подкупил его? — В ответ раздался взрыв хохота. Питер волновался, не зная, как Борден отреагирует. Он и понятия не имел, что Джонни предупредил Бордена заранее.
— Минутку, — сказал он, — у меня еще одно заявление. — Все посмотрели на него. Питер поднял бокал. — За моих партнеров — Джонни Эйджа и Джо Тернера!
У Джо отвисла челюсть. Он сидел как громом пораженный.
Зато Джонни вскочил и уставился на Питера. Сердце его рвалось из груди, на глазах блестели слезы.
— Питер, — начал он, — Питер…
Но тот отшутился.
— Не волнуйся так, Джонни. Вам причитается всего по десять процентов.
ИТОГИ 1938 ГОДА
ВТОРНИК
Сидишь в кресле, пытаешься расслабиться, но в ушах гудит, и желудок выворачивается наизнанку. Хочется приглядеться к тому, как ведут себя другие пассажиры, и тут колеса внезапно касаются земли. Начинаешь жевать резинку все быстрее и быстрее, и во рту вдруг появляется неприятный привкус.
Я взял бумажную салфетку, завернул жевательную резинку и отложил ее в сторону. Колеса пробежали по бетону, и вскоре самолет остановился. Ко мне подошла стюардесса и отстегнула привязной ремень.
Я встал и потянулся. Все мышцы затекли. Ничего не поделаешь, просто я боюсь летать. Сколько бы ни летал, мне все равно страшно.
Двигатели выключили, шум прекратился, но в ушах все еще звенело. Я терпеливо ждал, когда это прекратится, зная, что лишь тогда окончательно приду в себя.
Передо мной сидели мужчина и женщина, которые не прерывали разговора, даже когда самолет шел на посадку. Из-за шума двигателей я их почти не слышал, зато теперь казалось, что они кричат что есть мочи.
— Все-таки надо было сообщить им, что мы прилетаем, — говорила женщина, но, сообразив, что говорит слишком громко, оборвала себя на середине фразы и посмотрела на меня так, будто я подслушивал.
Я отвернулся, и она продолжила разговор тише. По проходу снова прошла стюардесса.
— Который теперь час? — спросил я.
— Девять тридцать пять, мистер Эйдж, — ответила она.
Я вытащил часы и перевел стрелки. Затем направился в хвост самолета. Дверь открылась, и через минуту я уже стоял на залитом солнцем бетоне. Яркий свет резал глаза. Я остановился.
Было прохладно, и я был доволен, что не забыл пальто. Люди обгоняли меня, торопясь, я же шагал медленно. На ходу закурил и, всматриваясь в толпу, глубоко затянулся.
Она стояла там. На секунду я остановился, разглядывая ее. Она, не замечая меня, нервно курила. При ярком солнечном свете ее лицо казалось особенно бледным, а голубые глаза — усталыми. Под глазами залегли тени. Губы плотно сжаты. На ней была короткая накидка из верблюжьей шерсти. Было заметно, как она напряжена. Она постоянно сжимала и разжимала пальцы.
Наконец она меня заметила. Ее рука поднялась, чтобы помахать, но застыла в воздухе, будто наткнувшись на невидимую преграду. Она смотрела, как я приближаюсь.
Я остановился возле нее. Она была вся как взведенная пружина.
— Привет, милашка! — сказал я.
Внезапно она бросилась мне в объятия, с плачем уткнувшись головой в мою грудь.
— Джонни, Джонни!
Чувствуя, как вздрагивает ее тело, я выбросил сигарету и молча погладил ее по голове. Да и что я мог сказать? Словами тут не поможешь. В голове у меня крутилась одна и та же мысль.
«Я выйду за тебя замуж, когда вырасту, дядя Джонни». Ей было лишь двенадцать, когда она сказала это. Я как раз собирался в Нью-Йорк с новой картиной, которую выпустил «Магнум» в Голливуде, и перед отъездом мы ужинали у Питера. Мы были счастливы, хотя и волновались, не зная, чего нам ждать. Фильм, который лежал в коробках, должен был либо прославить нас, либо пустить по миру. Мы все старались острить и болтать о пустяках, чтобы никому и в голову не пришло, как обеспокоены мы на самом деле.