— Я могу бегать, я могу бегать, я могу бегать, — повторял он, стараясь подняться. Он посмотрел в конец улицы, где стояла девушка. Она повернулась и стала уходить прочь.
— Подожди меня! — в отчаянии закричал он. — Я могу бегать!
Но она уже ушла.
Джонни открыл глаза, они были мокрыми от слез. Дрожащими руками нащупал сигарету. Пока он шарил в поисках спичек, перед ним вспыхнул огонек.
Он прикурил, затянулся и поднял глаза. При свете спички он увидел лицо Рокко. Джонни глубоко затянулся.
— Ты когда-нибудь спишь, Рок? — спросил он.
Рокко задул спичку. В темноте было заметно, как он улыбнулся.
— Когда же мне спать, — ответил он, — если приходится гоняться за тобой по всем коридорам.
Джонни с недоумением посмотрел на него.
— Что ты хочешь этим сказать?
Рокко снова улыбнулся.
— Я услышал, как ты вопишь, и решил посмотреть, в чем дело. Ты сидел на краю кровати и пробовал встать, я уложил тебя обратно, но ты начал вопить: «Я могу бегать».
— Это, наверное, был сон, — сказал Джонни.
— Да нет, это не сон, — спокойно ответил Рокко. — Я бы ничуть не удивился, если бы ты встал и пошел. В конце концов так оно и будет. — Он взял в руки костыли и сложил их вместе. — После того, как ты научишься ходить.
Зал был уже полон, когда Рокко, толкая перед собой инвалидное кресло, стал протискиваться вперед, где Джонни было бы хорошо видно экран. Джонни оглядывался по сторонам. На лицах сидящих было написано нетерпение. Последние две недели только и разговоров было, что о фильме, который обещали показать в госпитале. Люди, потерявшие интерес к жизни, вдруг оживились.
К большому удивлению Рокко, Джонни был одним из них. Когда он впервые услышал о фильме, он выпрямился в постели.
— Я хочу посмотреть фильм, — заявил он Рокко.
Рокко взглянул на него. Он давно не видел у Джонни такого выражения лица: на его лице светилось предвкушение радости и чуть ли не восторг.
— Конечно, — сказал Рокко, — конечно. Пойдешь сам или тебя отвезти?
Джонни взглянул на костыли и перевел взгляд на Рокко.
— Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня, — сказал он, стараясь улыбаться. — Так гораздо шикарнее, и к тому же место гарантировано.
Рокко захохотал, и это была явная перемена к лучшему: впервые за долгое время Джонни попытался сострить.
Всю следующую неделю Джонни приставал к Рокко с вопросами: что за картина, кто играет, какая компания выпустила ее, кто режиссер?
Рокко не мог ответить ни на один вопрос. Похоже, что и никто бы не смог, все, что они знали, — что привезут картину. Странно, думал он, почему это так заинтересовало Джонни?
— Почему тебя так интересует этот фильм? — спросил он.
Джонни не ответил, и Рокко подумал, что тот заснул. Но он не спал. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, испытывая при этом лихорадочное возбуждение. Он и не думал, что когда-нибудь сможет испытывать подобные чувства. С тех пор как его ранило, он никому не писал, даже Питеру. Письма, что он получал, оставались без ответа. Он не хотел их соболезнований и сочувствия. Если бы он не был калекой, он бы вернулся обратно, но сейчас он не представлял, кем он может быть для них, кроме тяжелой обузы, поэтому он никому не писал и выбросил из сердца и из головы все, что касалось прошлого.
Он еще раз огляделся. Кинопроектор стоял недалеко от него. Жадными глазами он осматривал аппарат — так человек осматривает свой дом, вернувшись из далекого путешествия. И это так и было. Внезапно ему захотелось назад, захотелось вновь ощутить запах целлулоидной ленты, почувствовать, как она нагревается, проходя через аппарат.
Он кивнул Рокко.
— Ну-ка подвинь меня к этой штуке, — сказал он. — Хочу посмотреть, как она выглядит.
Рокко подвинул кресло, и Джонни спокойно сидел, глядя, как киномеханик заправляет ленту в проектор. От одного только вида этой картины у него полегчало на душе.
Начали зашторивать окна, и вскоре комната погрузилась в полумрак. Было так темно, что он ничего не мог разглядеть. Ему вдруг ужасно захотелось курить, но он вспомнил, что нельзя курить, находясь рядом с пленкой. Он услышал привычное жужжание, и яркий белый свет залил экран.
На экране появились слова. Сначала они были размытыми, но оператор навел резкость, и слова проступили отчетливо. Джонни читал их, шевеля губами.
«Солдатам госпиталя Лонг-Айленд.
Киноустановка и фильм, который вы увидите, являются пожертвованием Питера Кесслера — президента „Магнум Пикчерс“. Этот дар он посвящает более чем пятидесяти своим сотрудникам, ушедшим на фронт, многие из которых так и не вернулись.