— Сол, ты не можешь через него узнать, кто хозяин «Баркаролы»?
— Хорошо, спрошу у кузена, он разузнает, позвони мне через пару деньков.
И уж поскольку я и так был на Мэдисон-авеню, то прошелся по ней и забросил свои данные в три рекламных агентства, двум телепродюсерам и в контору, которая специализировалась на коммерческих шоу для крупных корпораций.
Делал я это уже в сотый раз и прекрасно знал, что вряд ли кто из этих господ мне позвонит и хоть что-нибудь предложит.
Но сегодня меня это нисколечко не удручало: я знал, что скоро заработаю, и знал как.
Глава 12
Гленда опоздала почти что на двадцать минут. Это была маленькая женщина с копной блестящих черных волос. Не уродливая, но и не красавица. Просто никакая. Зато дорого одетая.
Она глядела на что угодно, только не на меня. Я широким жестом обвел свое чудовищное жилище и провозгласил:
— Мы называем это место Тадж-Махалом!
— По-моему, — произнесла она сдавленным голосом, — здесь очень… очень мило.
И вдруг разревелась.
— Эй-эй, — позвал я ее, — успокойтесь, здесь не так уж и плохо.
Она помотала головой, короткие черные волосы растрепались.
— Может, хотите чего-нибудь выпить? — учтиво предложил я.
— Воды… Пожалуйста.
Когда я принес стакан воды, она сидела на кушетке, спрятав лицо в ладонях, и мне пришлось похлопать ее по плечу, чтобы она подняла голову. Она торопливо и жадно выпила воду, потом отдала мне стакан и позволила сесть рядом.
— Ну так что случилось? — Я прибавил нежности в голосе.
Она лихорадочно искала в сумочке салфетку. Наконец, утерев слезы и высморкавшись, ответила:
— Я никогда раньше этим не занималась.
— Послушайте, вы вполне можете надеть шляпку и пальто и уйти. Все это предприятие не стоит таких страданий.
— Нет, — упрямо возразила она. — Я должна через это пройти.
— Вы уверены?
— Да.
— Хорошо. Но помните, что вы имеете полное право передумать в любую минуту.
Я взял ее за руку и повел в спальню. Увидев неприбранную постель, она снова разрыдалась. Я усадил ее на кровать рядом с собою и обнял за плечи.
— А зачем вам нужно через это пройти, а, Гленда?
— Это из-за мужа. Я знаю, что он мне изменяет, все время изменяет. Разве я такая уродина?
— Нет, вы совсем не уродина.
Она глубоко вздохнула и глянула на меня: в ее заплаканных глазах были ожидание и покорность.
— Я и не знаю, что надо делать, — призналась она дрожащим голосом. — Мне раздеться, да?
— Как хотите.
— Ну, мне кажется, надо раздеться — я не хочу мять платье.
Руки у нее так тряслись, что мне пришлось ей помогать. Раздевшись, она забралась в постель, натянула одеяло до подбородка и старательно смотрела в сторону, чтобы не видеть, как раздеваюсь я.
Я лег рядом, избегая прикасаться к ней телом, и начал осторожно поглаживать ее руки и плечи.
— Какая ты милая, — бормотал я, — какая милая.
Она повернулась ко мне.
— Правда? — В голосе ее звучала надежда. — Правда?
Прежде чем она ожила под моими руками, мне пришлось примерно полчаса целовать ее и приговаривать, что она красавица. Наконец соски ее затвердели, тело напряглось, она вцепилась в меня, больно царапая острыми ногтями.
— О мой Бог, — задыхаясь, твердила она, — о мой Бог!
Когда мы закончили (у нее это получилось три раза), она никак не хотела меня отпускать. А потом снова разревелась.
— А теперь что? — спросил я.
— Я так счастлива, — рыдала она.
Потом мы оделись, и она спросила, может ли она снова меня увидеть. Я ответил, что в любой момент, и дал номер своей службы ответов: черт побери, может, мне следует заказать визитные карточки? И титуловать себя «вице-президентом»?
Потом она протянула мне деньги в запечатанном белом конверте — меня тронула подобная деликатность.
Я проводил ее к такси. («Ты настоящий джентльмен», — заявила она мне по дороге.) Возле дома толклась миссис Фульц — выбрасывала мусор. Старая карга глянула на нас с подозрением, но я не обратил внимания на ее презрительную ухмылку.
Вечером Артур Эндерс, Кинг Хейес и я отправились поужинать к «Блотто». Они заказали спагетти с фрикадельками, я же — бифштекс по-татарски.
Глава 13
Когда-то я думал, что из меня получится великий трагик, но у преподавателя было иное мнение на этот счет.
— Скуро, — говорил он, — у вас естественный дар к клоунаде, к фарсу. Как на сцене, так и вне ее. Что бы вы ни затеяли, все превращается в фарс.