— Когда ты вернешься в Нью-Йорк, меня уже не будет, — с фальшивым сожалением сказал я. — Сейчас мы видимся в последний раз.
Она повернула кисть моей руки, посмотрела на часы.
— Боже, времени совсем нет. Может, по-быстрому?
— Конечно, Мэй, — мужественно сказал я. — Почему бы и нет?
Потом, когда мы оделись и взяли багаж, чтобы погрузить в мою машину, она заговорила:
— Питер, одна моя знакомая, ну, член клуба, говорит, что встретила там суперпарня. У нее было что-то вроде артрита, и после одной «сцены» с ним все прошло. Его зовут Сет. Знаешь?
— Сет? — переспросил я. — Конечно, знаю.
— Как ты думаешь, он мне понравится?
— Безусловно, понравится, — ответил я. — Он — просто сказка.
Глава 172
«Питер-Плейс» закрылся на реконструкцию второго января. Ввалились декораторы, маляры, плотники, и я ушел в свою спальню на третьем этаже упаковывать вещи для переезда на побережье. Я брал только два чемодана. Остальное перешлет Янс, когда я устроюсь.
Я много думал после совещания в офисе Октавия Цезаря, где меня так проучили. И наконец понял, что произошло. Сценарий, по-моему, был таким.
Ни Элис, ни Уилсон Боукер не убивали Марту. Смерть ее срежиссировал Цезарь, а разыграли пешки, может быть, Каннис и Гелеско. Она впустила бы их в запертую квартиру.
«Роман энтерпрайзис» вложила огромные деньги в избирательную кампанию Боукера и кое-что пронюхала о его отношениях с Мартой. Ее следовало убрать, прежде чем рухнет политическая карьера Великой Светлой Надежды.
К тому же Октавий Цезарь знал, что смерть Марты — и моя глупость — гарантирует ему львиную долю собственности в «Питер-Плейс инкорпорейтед». Предприятие — золотая жила, международная сеть принесет неисчислимые миллионы. Цезарю нужен полный контроль и я в качестве наемного служащего, который кланяется и расшаркивается каждый раз, когда ему швырнут несколько лишних шекелей.
Было много причин, по которым он отсылал меня на побережье. Во-первых, я толковый парень, способный организовать и наладить работу доходного заведения в Беверли-Хиллз. Во-вторых, надо убрать меня из Нью-Йорка, где я мог проявить излишнее любопытство и начать задавать вопросы по поводу убийства Марты.
Умная сволочь, вроде Октавия Цезаря, который безусловно устроил перевод детектива Джула Слоткина на связи с общественностью, предвидит такую опасность и старается предотвратить ее.
Остается еще одна причина. Возможно, вы улыбнетесь, но я в это твердо верю. Мне стало известно, что он милуется с Кларой Хоффхаймер. Больше того, я был свидетелем его конфуза, когда он сломал «молнию» на ширинке во время «сцены» с Кларой в клубе.
Октавий Цезарь мог вынести многое, но предстать в смешном виде — это уж слишком. Я видел, как он трусит по лестнице, прикрывая срам старым дождевиком. Он знал, что после этого никогда не сможет рассчитывать на мое искреннее уважение.
Вот так, по-моему, все и случилось. Едва ли я сильно ошибся в своих рассуждениях. Хотя, в конце концов, какая разница?
Как же права была бедная Марта, толкуя о горнем мире и его неисповедимых путях. Она стала угрозой хозяевам денег и власти, и ей пришлось умереть. По-моему, я оказался счастливей. Я сослан в Беверли-Хиллз. Значит, они понимают, что меня еще можно использовать.
К вечеру четвертого января все было упаковано и готово к отъезду. Перед нашествием декораторов мы заперли винный погреб, но я предусмотрительно припрятал несколько бутылок, которые помогли бы скоротать последние дни в «Питер-Плейс».
Я смешал себе водку с водой и пошел на первый этаж. Большую часть мебели увезли на продажу, но мы сохранили несколько собственных хороших вещей. Сейчас их укрыли, чтоб не забрызгать краской.
Я ходил как по погосту. Затянутая тканью мебель напоминала могильные памятники, несколько оставшихся ламп отбрасывали тени по углам. Призрачное место, без музыки и смеха, без надежд и страстей, увлекавших наверх жеребцов и клиенток.
Я стоял у покрытой брезентом стойки бара в «Зале грез» и думал о будущем.
Я видел себя, важного толстяка, на террасе дома с видом на Тихий океан. На мне золотистый спортивный пиджак, тонкие шелковые слаксы. Сандалии, разумеется, без носков. На запястье золотые часы «Конкорд-Маринер», на пальце кольцо с бриллиантом, на шее шелковый «эскот».
Моя рука обвивает тонкую талию загорелой стройной игрушки в бикини, на плечи которой волной падают светлые, выгоревшие на солнце волосы. У нее какое-нибудь типично калифорнийское имя: Сэнди, Астра, Блисс.
— Папочка, — говорит она, — мне надо денег для гуру.