Глава 7
Как и большинство безработных актеров, в рождественский сезон я нанимался на временную работу. По четвергам и субботам с десяти утра до восьми вечера работал продавцом в роскошном мужском бутике на Восточной Пятьдесят седьмой улице. Бутик носил гордое наименование «Королевские длани». («Где находятся „Королевские длани“?» — «Да на заднице королевы, ты, болван!»)
Эта деятельность повергала меня в депрессию, как я понимал, в основном, потому, что я торговал шикарными вещами, которые сам позволить себе не мог: бумажниками из мягкой натуральной кожи, замшевыми жилетами с жемчужными пуговицами, шелковыми шейными платками.
И спереть я их тоже не мог, потому что менеджер здесь был на редкость бдительным.
Чтобы хоть как-то выдержать, я разыгрывал перед покупателями сценки: то изображал из себя педика-эстета, то педантичного лондонского клерка, то туповатого эмигранта, а то и беглого русского балетного танцора.
Покупатели были заинтригованы, а я выживал за счет того, что был не собой.
В тот четверг я вызвался пораньше сходить на обед. Накинув на плечи свое знававшее лучшие дни твидовое пальто — вроде крылатки, — я, повинуясь внезапному импульсу, двинулся на север, в сторону Мэдисон-авеню.
День был серым и гадким, в воздухе пахло дымом и гарью.
Бутик «Баркарола» находился в середине квартала между Шестьдесят седьмой и Шестьдесят восьмой улицами. Когда-то импозантный особняк был варварски переделан в четырехэтажный магазин, здесь торговали дорогими дамскими пальто, костюмами, платьями, спортивной одеждой, аксессуарами и драгоценностями — в основном из Милана и Рима. В таких местечках, как «Баркарола», не бывает распродаж и скидок.
Востроглазый страж дозволил мне войти, и я принялся фланировать по первому этажу, надеясь, наверное, встретить таинственную М. Т. Впрочем, в этом я и сам не был уверен, просто изображал нерешительного покупателя — хотя решительно с первого же взгляда стало ясно, что рождественский подарок для Дженни Толливер от «Баркаролы» мне не по карману.
И вдруг со всей очевидностью понял, что деньги, которые я зарабатывал за десятичасовой день за прилавком, не идут ни в какое сравнение с тем, что заплатила мне Марта за «нормальный здоровый трах»: весьма отрезвляющее сравнение.
Я вышел из магазина и некоторое время глазел на витрину. Типично нью-йоркский дизайн: конфетти, серпантин, жестяные трубы — и два роскошных вечерних платья, черное и белое, украшенные боа из перьев, две пары длинных мягких перчаток… Даже пластиковые манекены, на которых эти платья были надеты, взирали на меня свысока.
Я перешел на другую сторону улицы и принялся разглядывать шикарных, ухоженных дам с Ист-Сайда, плавно втекающих и вытекающих из дверей «Баркаролы».
У всех у них, что молодых, что старых, была одна общая черта: горделивая осанка, которую даровали только большие деньги. Я взирал на них с завистью и благоговением: вот они, доллары, во всей их красе.
Целых десять минут я не мог отвести взгляда от этого парада благоуспеяния и самоуверенности, а потом развернулся и побрел в дешевую уличную забегаловку, где подкрепился хот-догом и апельсиновым соком явно химического происхождения.
Вернувшись в «Королевские длани», я позвонил в телефонную службу — скорее по привычке, чем с прежней надеждой, что получу какое-то жизненно важное сообщение.
Оператор сказала, что звонила женщина по имени Марта и оставила свой номер телефона.
Я набрал этот номер.
Она сказала, что хотела бы завтра со мной встретиться.
Я сказал, что скорее всего мог бы это устроить.
Глава 8
Марта уходила меня насмерть — она скакала и вертелась, как взбесившийся мустанг. Я старался не подкачать и мечтал только об одном — чтобы она не перецарапала мне задницу: а вдруг Дженни Толливер что-нибудь заметит?
Но через какое-то время эти страхи, естественно, отступили, и я принялся наказывать ее за то, как бесстыдно она меня использует: я вламывался в нее, как разбойник с большой дороги, и это ей, судя по воплям и стонам, нравилось. А потом без сил лежал на ней, прижавшись губами к внушительным грудям. Она крепко-накрепко прижала меня к себе.
— О Господи, — тяжело отдуваясь, простонала она.
— Меня зовут Питер, — напомнил я.
— Слушай, мне надо пи-пи, а ты еще полежи: мне надо с тобой серьезно поговорить, и постель — лучшее для этого местечко.
Сумочку она на этот раз с собой не взяла, и, как только дверь ванной закрылась за ней, я подскочил и принялся лихорадочно рыться: кошелек, водительская лицензия, кредитные карточки, косметика, презервативы, салфетки, ключи, всякая всячина.