Звали ее Марта Тумбли, и что гораздо интереснее: в серебряной коробочке лежали визитные карточки, из которых явствовало, что Марта работает в «Баркароле» менеджером. Менеджером, черт побери!
Когда она вышла из ванной, я уже лежал в постели и курил.
Она легла рядом и нежно провела пальцем мне по животу.
— Все получилось прекрасно, — сообщила она.
— Фирма гарантирует!
— Да уж! — Она улыбнулась. — Слушай, Питер, у тебя есть друзья?
Я повернулся к ней.
— Конечно, у меня есть друзья, — и непонимающе воззрился на нее, а потом сообразил и голосом Марлона Брандо из фильма «У воды» рявкнул: — Все понятно! Ты хочешь, чтобы я ревновал!
Она засмеялась:
— Ничего личного, Питер, но… Понимаешь, я люблю разнообразие.
— Ты уже мне говорила: ты женщина нового типа и сама выбираешь себе удовольствия.
— Совершенно верно.
— Что ж. Могу найти тебе мужика. Относительно мытого.
— Отлично, тогда устрой, хорошо? Позвони мне, получишь двадцатку за труды.
— Справедливо.
Она с пониманием глянула на меня.
— Но хуже, чем шестьдесят, не так ли? Не беспокойся, Питер, с тобой хочет встретиться моя подружка. За полтинник. Интересует? — Я и не подумал отказаться. — В понедельник, пойдет? В три дня. Ее муженек будет в командировке.
— Идет.
— Вот и отлично! — Она похлопала меня по бедру. — А теперь мне пора идти.
— Я провожу тебя до такси.
— Какой ты воспитанный!
Глава 9
Артур Эндерс был таким бесцветным, что я однажды назвал его «чуть подрумяненным альбиносом». Бледная кожа, белесые волосы, водянистые глаза. Будущий великий драматург носил бежевое и светло-голубое и оттого еще более походил на привидение.
Мы уже два года жили в одной квартире, как вдруг Эндерс объявил, что собирается стать гомосексуалистом.
— Меня к этому побуждают вовсе не физиологические и не эмоциональные причины, — пояснил он. — Это чисто интеллектуальное решение. Если я собираюсь писать пьесы, то должен на своей шкуре испытать, что думают и чувствуют другие люди. Я должен испытать все.
— Отлично. Но тогда тебе следует убить мать, изнасиловать сестру и перенести крутую наркотическую ломку.
Эндерс оказался самым бездарным гомосексуалистом во всем манхэттенском сообществе геев, где он скоро заслужил кличку «сеньор Клутц»: в дополнение ко всем остальным своим подвигам он отправился на свиданку с поклонником садомазохизма, в процессе потерял ключи от наручников, и пришлось вызывать слесаря, чтобы тот отковал бедолагу от спинки кровати.
А в другой раз он явился на рандеву с тюбиком суперклея вместо вазелина. В конце концов голубые начали бояться его как огня.
Эта фаза длилась почти год, после чего Эндерс объявил, что узнал достаточно для своей будущей работы.
— Замечательно, — прокомментировал я. — Надеюсь, теперь ты выбросишь эти дурацкие трусы с кузнечиком на ширинке?
В пятницу вечером я пригласил своего приятеля на ужин. Мы отправились в бутербродную на Западную Семьдесят вторую улицу и заказали по стейку «Джамбо», а пока жарились стейки, мы выпили по порции водки с джином, умяв попутно полбуханки чесночного хлеба.
— Как продвигается пьеса? — Это было эпическое четырехчасовое повествование о становлении души подростка из Небраски.
— Кажется, я наконец-то поймал суть, — с надеждой объявил Артур. — Сейчас пишу пятый вариант. Единственное, что меня беспокоит, так это раннее детство героя: по-моему, я сделал его слишком несчастливым.
— Если б у людей было счастливое детство, в Америке не нашлось бы ни одного драматурга.
— Наверное… — глубокомысленно протянул Артур. — Кстати, Питер, а вот ты о своем детстве никогда ничего не рассказывал.
— Чуть выше среднего, — пожал я плечами, — не то чтобы плохое, не то чтобы хорошее.
— А вообще-то родственники у тебя есть?
— Естественно. Родители уже умерли, но в Спокане живет сестра, она замужем за владельцем автомойки, и у них восемь детей. Каждый год она с запозданием в месяц поздравляет меня с днем рождения. Открыткой. Хорошие, здоровые отношения.
— А у меня родичей полно, — со вздохом произнес Эндерс. — Боже правый, и все живы! Они все шлют и шлют мне деньги, а ведь сами еле концы с концами сводят.
— Успокойся, если б они не могли себе это позволить, они бы и не слали. Кроме того, когда твоя пьеса прогремит на Бродвее, ты им все вернешь.