ему, обычно такому разговорчивому.
Он объяснил нам,
что за происшедшей катастрофой
может последовать еще большая.
Он не был уверен, сказал он, что наше предприятие сможет вновь открыться
когда-нибудь,
нет,
не уверен.
Случилось так, что некоторые вышестоящие персоны,
не знающие толком жизни,
постановили,
что наше предприятие стало опасным…
Так случилось, что другие индивидуумы, настроенные еще более сурово,
обвинили это предприятие
в том, что оно изготавливает подозрительные вещества,
как например
вещества, используемые для производства
жестокого
и радикального оружия.
Извините, конечно, но
это такая ложь!
Не мы же в конце концов придумали войну,
жестокость, зло.
Мы же не несли ответственность за то, как использовался наш материал.
(Наша продукция опасна, это правда.
Она может убить, это правда,
да к тому же еще и самым жутким образом,
но не надо, однако, забывать, что именно она позволяла нам зарабатывать себе на жизнь.
Сегодня она убила восемьдесят человек,
но и накормила двадцать тысяч.
Вот что говорил родственник моей подруги.)
Мы были потрясены.
Мы никогда не представляли себе, что наше предприятие может окончательно закрыться.
Родственник моей подруги
сказал, что он будет бороться.
Он призвал нас собрать все силы.
Это была борьба за жизнь.
Чтобы спасти нашу жизнь,
спасти нашу работу.
В какой-то момент я сказала, что никогда не смогу представить себе жизнь без работы
и расплакалась.
Родственник моей подруги утешил меня.
Он сказал, что работа нужна всем,
всем людям нужна работа
как воздух, чтобы дышать.
Потому что если отнять у человека работу, это то же самое, что лишить его воздуха.
Для чего нам наше время, сказал он, если оно не занято главным образом работой?
Наше время без работы — ничто, оно нам вообще не к чему.
Мы это хорошо понимаем тогда, когда перестаем работать.
Мы начинаем грустить.
Нам становиться скучно.
И мы заболеваем.
Да.
Работа — это право, но это еще и
потребность
всех людей.
Это то
чем мы торгуем,
все мы.
Потому что этим мы живем.
Мы подобны продавцам,
торговцам.
Мы продаем нашу работу.
Мы продаем наше время.
Самое ценное, что у нас есть.
Время нашей жизни. Нашей жизни.
Мы — торговцы нашей жизнью.
Вот что прекрасно,
благородно и заслуживает уважения,
это и позволяет нам
смотреть на себя в зеркало
с гордостью…
Снова на лицах появились улыбки.
Тогда
женщина, о роде деятельности которой мы не знали,
встала,
и объявила, что очень рассчитывает присоединиться к нам.
Она, конечно, не работала на Норсилоре,
но чувствовала глубокую солидарность с нами, сказала она.
У нее тоже
была работа,
и поэтому
она чувствовала себя близкой к нам по духу.
Нам всем очень хотелось спросить у нее, что именно она называла своей работой.
Последние восемь лет она занималась проституцией, сказала она нам.
Она временно продавала части своего тела в обмен на деньги и, разумеется, считала, сказала она, этот род деятельности самой что ни есть обыкновенной работой.
Она не продавала свою душу, уверяла она нас, она всего лищь сдавала напрокат отдельные части своего тела.
Она рассмеялась
Это была самая обыкновенная торговля.
Она временно обменивала части своего тела на зарплату.
Она, разумеется, не чувствовала себя более порочной или какой-то одержимой сексом
по сравнению с остальными людьми в среднем,
нет,
она чувствовала себя по-настоящему нормальным человеком, который выполнял самую обыкновенную работу,
вот и все.
Ей, действительно, стало легче оттого, что она смогла обсудить с нами эти вопросы
и теперь может жить со своей обыкновенной работой, ничего не скрывая.
Кто-то сказал:
Как Вы смеете говорить подобное?
В каком смысле? — спросила она.
Эта женщина хотела спровоцировать нас или же насмеяться
над теми людьми, которые погибли при взрыве.
Как могла она сравнивать?
Взрослый сын моей подруги
наконец смог найти слова чтобы выразить то, что чувствовали все вокруг,
и сказал ей,
что ей здесь, действительно, не место.
Почему? — спросила женщина.
Потому, — ответил ей так называемый взрослый сын моей подруги.