Легкая приятная струйка пробежала по моему позвоночнику. Значит, она все же думает о будущем?
— Почему бы нет, Митци! Я могу хоть сегодня передать религию моему второму помощнику. А сейчас у нас с тобой целый вечер впереди…
Но Митци покачала головой.
— У тебя, Тенни. А у меня масса дел.
Она видела мое лицо, и его выражение, должно быть, огорчило ее. Подождав, когда официант подаст коктейли, она сказала:
— Ты же знаешь, Тенни, сколько у меня теперь забот…
— Я понимаю, Митци.
— Понимаешь ли? — Ее рассеянный взгляд был снова устремлен мимо меня. — Ты знаешь, что я занята делами. Но ты не знаешь, что я также думаю о тебе.
— Надеюсь, твои мысли обо мне хорошие.
— И хорошие и плохие, Тенни, — печально произнесла она. — Да, да. Будь я разумной…
Но она не сказала, что было бы, будь она разумной, а я и без того догадывался и не настаивал. Фраза так и повисла в воздухе.
— За тебя, Тенни, — сказала Митци, подняв свой бокал и пристально рассматривая на свет содержимое, словно лекарство, которое необходимо выпить.
— За нас, — ответил я, подняв свой. То, что было в нем, — это не был коктейль «Мимоза» и даже не кофе по-ирландски, хотя сильно смахивало на него. Под белой шапкой пены скрывалась моя обычная порция Моки-Кока, за которой я тайком послал официанта в свой кабинет.
Утром следующего дня щелчком пальцев я вызвал к себе Диксмейстера. Он тут же появился в дверях, готовый выполнить любое приказание, ждущий, будет ли ему позволено войти и, может быть, даже сесть. Я не доставил ему такого удовольствия.
— Диксмейстер, — сказал я. — Дела с религией налажены, все идет, как по маслу. Я могу хоть сейчас передать все этому, как его там зовут…
Диксмейстер нервно переминался с ноги на ногу.
— Врочеку, мистер Тарб?
— Вот именно. У меня есть пара свободных деньков, чтобы заняться политикой.
Диксмейстер снова помялся.
— Дело в том, мистер Тарб, с тех пор, как ушел мистер Сарме, все перешло ко мне…
— Именно поэтому мы и начнем с тебя, Диксмейстер. Прошу все текущие задания и планы ввести в машину для анализа и к полудню представить мне. Нет, лучше через час… Хотя, пожалуй, займемся-ка прямо сейчас.
— Но… но… — заикаясь, попытался возразить бедняга.
Я знал, что работы ему по крайней мере на полдня. Но меня это мало беспокоило.
— Начинай, Диксмейстер, — милостиво разрешил я и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. Я испытывал блаженное чувство удовлетворения.
И совсем забыл о Моки-Коке.
Утверждают, что Моки держит человека в постоянном возбуждении, что пагубно влияет на принятие решений. Не то чтобы человек не мог их принимать. Наоборот, взвинченность и эйфория приводят к тому, что, приняв одно решение, фанат Моки-Кока на этом может не остановиться. Поток принимаемых им решений может сбить с толку любого нормального исполнителя и вызвать неизбежную вспышку гнева у отдающего приказания. Очевидно Диксмейстер этого и опасался, ибо знал, каким резким я бываю с ним. Но я об этом не думал. Я допускал, что такое может случиться, но за себя я не боялся. Когда-нибудь, возможно лет через десять или пять, на худой конец, но все это в будущем. Зачем тревожиться сейчас, я ведь собираюсь завязать. При первой же возможности. А пока я развил бурную деятельность. Даже Диксмейстер должен был признать это. Мне понадобилось всего два дня, чтобы просмотреть все приготовленные им материалы. В тихом отделе теперь дым стоял коромыслом.
Я начал с Комитета политических действий. Каждый знает, что это такое. Это группа людей со своими особыми интересами, которая охотно направляет свои деньги на подкуп — нет, выразимся иначе, — на оказание влияния на официальных лиц, имеющих отношение к законотворчеству и тем нормативным актам, которые имеют прямое отношение к нашей деятельности.
В прежние времена Комитет принадлежал бизнесу или профсоюзам, как их тогда называли. Я помню вошедшие в историю полюбовные сделки с Американской медицинской ассоциацией или с торговцами подержанными автомобилями. Молодые шустрые медики добились разрешения на безналоговое проведение своих конференций на Таити, а торговцы старыми автомобилями получили таки «неотъемлемое» право сыпать опилки в коробки передач. Что ж, когда ты молод, все это кажется веселой игрой, а когда становишься старше, циничней, перестаешь верить в то, что человек так уж хорош… Конечно, все это было давно, но Комитеты все еще существуют. Они непременны в обществе, как религия. Их создают, и принимают от них деньги. На что же они потом идут? В конце концов, на ту же рекламу. На рекламу самих комитетов или рекламу избирательных кампаний в поддержку угодных комитетам кандидатов.