А вот с патронами для ружей было сложнее. Они почти не отличались но цвету, разумеется, были совершенно равновеликими, и лишь крохотные блестки алюминиевой пудры, отражающие свечной свет, подсказали Ростику ответ.
— Правильно, — с удовольствием рассмеялся Ким. Он был доволен, словно принес не новость, имеющую, без сомнения, стратегическое значение, а забавную загадку. Которую его друг тем не менее легко разрешил.
— Проверял? — спросил Рост.
— Как раз сегодня целый день возился с этими изделиями. — Ким кивнул на кубики и таблетки. — Скорость на нашем топливе падает, конечно, но не больше чем на семь-десять процентов. И то при очень обогащенных топливных режимах, то есть на предельных скоростях. Скажем так, вместо ста километров я могу достигнуть только девяноста.
— Чтобы достигнуть этих ста километров, — отозвался Ростик, — нужно год тренироваться.
— Вот и я о том же. Молодых пилотов это ухудшение качества не затронет, они его просто не поймут.
— А патроны? — спросила мама.
— С патронами все еще лучше. Правда, цвет лучей стал какой-то серый, как у пернатых, и иногда шнуры как-то срываются, то есть происходит разрыв на полдороге, так сказать… Но очень редко.
Потом он все убрал. Ростик подавил в себе желание предложить другу тут же опробовать заряд на заднем дворе, чтобы самолично убедиться, что его ружье будет стрелять человеческими пулями, но, взглянув на маму и Любаню, от своей идеи отказался. У них был такой отрешенно-довольный вид, им хотелось любоваться подольше.
— Какие еще в свете чуда? — спросила мама. Она вдруг осознала, что семья очень давно не собиралась вот так, за столом, с разговорами о житье-бытье.
— Мы в последний день моего пребывания в Одессе отогнали одно морское чудище, — проговорил неистощимый Ким.
И рассказал про Фоп-фолла. Пару раз Рост вмешивался и добавлял существенные, на его взгляд, подробности. Собственно, он об этом уже рассказывал, но сейчас был такой хороший вечер и тема подходящая, поэтому послушали всю историю еще раз. Тем более что, направляемые расспросами мамы, они куда подробнее, чем прежде, описали загипнотизированную толпу на причальной стенке города.
— Никто из них не испытал ничего подобного, что досталось Антону, — заключил Ким.
— Не знаю, — призналась мама, — для анализа этой штуки психотерапевт нужен, и с отменными навыками внушений.
— Думаешь, он разберется? — спросил Рост с сомнением, но и с надеждой.
— Придет время, выясним, — произнесла Любаня. Вот это было дело. Это было правильно.
— Да, пожалуй, выясним, — согласился Ростик. — Если никто не помешает.
— Кто, например? — поинтересовалась мама.
— Вообще-то, — Рост, давно закончив второе, наконец взялся за вожделенный компот, — я имел в виду руководство.
— Стоп, — решил сменить тему Ким. — Тебе же Рымолов нравился.
Тогда Ростик рассказал, как все проходило в Белом доме. Пару раз его рассказ прерывал взрыв хохота, но, в общем, когда все кончилось, стало невесело. Любаня даже заметила:
— Какие-то они у тебя все идиоты.
— Пожалуй, так и есть, — вынужден был признать Рост.
— Только за этот идиотизм, — поддержал друга Ким, — платить придется нам. — Он подумал, допил свой компот. — Да, цена за недомыслие — это непросто.
— Что для вас цена? — вдруг довольно резко отозвалась Любаня. — Настоящую платим мы — матери и жены.
Ростик поправил свечку. Она хоть и была отлита из чистого воска, но почему-то вздумала коптить. При этом он изо всех сил постарался выглядеть беспечным.
— Ну, Любаня, мы же не для любопытства повсюду лезем.
— Он, — мама внимательно смотрела на Ростика, указывая пальцем на отцовскую рацию, которую Ростик в последнее время перетащил в большую комнату, чтобы подслушивать рабочие переговоры ближних к городу патрулей, — мне всегда то же самое говорил.
Да, с мамой было не поспорить. Она всегда все знала не хуже, а может, и лучше.
— Ладно, и для любопытства тоже. Но не только. А чтобы выжить. Чтобы мы все выжили, весь город.
— Мальчик будет, — сказала Любаня, положив руку на свой живот, — я с ума сойду.
Рост рассмеялся ей в тридцать два зуба.
— Ты его только роди, а мама, с тобой на пару, конечно, сделает из него исследователя, охотника, покорителя всех чудес Полдневья, настоящего торговца жизнью.
— Что это значит? — удивилась Любаня, она не слышала этого выражения.
Пришлось объяснить, и с подробностями. Мама подозрительно и чуть устало посмотрела на него, на Кима, снова на него, потом долго и любовно — на Любаню.