А иногда запах становился просто нестерпимым, особенно когда часть моллюсков, вместо того чтобы высыхать, вдруг стала подгнивать снизу. Пестель, как общепризнанное светило не только биологии, но и медицины, как-то признался Ростику, что его вызывали уже на четыре случая, когда от запаха работавшим над печью ребятам становилось плохо. Девушки почему-то это неудобство переносили спокойнее.
Как ни странно, но приказ сделать небольшую плавильню Казаринов воспринял с большим энтузиазмом. Он вытребовал себе кучу народу и принялся изготавливать из окрестной глины кирпичи трех разных сортов и размеров. Потом изрядное время просидел в теньке, в стороне от всех, рисуя что-то прутиком на песке. Напряжение этого творческого инженерного поиска было таково, что как-то он даже попытался объяснить Ростику принцип получения лакричного железа, но разведчика это не заинтересовало.
Плавильную печь сделали к концу недели, работая круглые сутки в две смены по десять местных часов каждая. Не дав кирпичам даже толком просохнуть, подключили меха, сшитые из кож тех шакалов, которых настреляли раньше и которых непонятно зачем препарировал Пестель. Как оказалось, под панцирными пластинами, толщина которых достигала иногда сантиметра, оставалась довольно приятная на ощупь кожица, не идущая ни в какое сравнение с той, что Квадратный с Ростиком добыли из трехгорбых жирафов весной. Даже без обработки она не ломалась и вполне поддавалась шитью.
Большая часть народа теперь ходила в море, некоторых крестьян оторвали от их ненапряженного, но по необходимости повседневного труда и попросили натаскать как можно больше топлива. То и дело подключали к работе даже солдат, что очень не нравилось Квадратному, который не уставал возмущаться и объяснять, что держать усталых, навкалывавшихся за день солдат на постах — неправильно. Но капитан в запале его не слушал.
Расхаживая вокруг печи, которую топили в десятую часть силы, лишь чтобы просушить ее внутренние слои, глядя на дым, который поднимался до самых небес, Дондик с непонятным удовлетворением говорил:
— Эх, ребята, вы не понимаете, что наше открытие может тут значить. Это же самая главная проблема — металл. Чтобы не уродоваться с аквалангами, построим помпы, сделаем из оргалита и кожи маски, ласты, будем доставать металл со дна как легкие водолазы. А наладим регулярную добычу, никто за нами не угонится — ни двары, ни пернатые. Всех за пояс заткнем, всех переживем и обгоним как цивилизованный народ.
Приглядевшись к тому, что и как тут происходило, Рост потихоньку стал терять первичный энтузиазм. К тому же заверения Дондика очень уж отдавали партийными пятилетками, желанием сделать чего-нибудь больше, еще больше, гораздо больше, чем в действительности было нужно. А за последний год стало совершенно ясно, что плановые потуги города так же способны приводить к непоправимым ошибкам и даже катастрофам, как стихийный, не очень даже и осознанный поиск по мере появления проблем.
И хотя возможность обрести неограниченный источник металла нравилась и ему, хотя он первый был согласен, что с выживанием Боловска это связано напрямую, все-таки он как-то высказался:
— Я думаю, может, не нужно особенно хищничать? Давайте пока жемчужины выковыривать, тогда и с моллюсками возни не будет, и плавить не придется. Топлива-то все равно мало.
— Топливо, — рассеянно отвечал капитан. — Да, топливо, понимаю.
Но было ясно, что ничего он не понимал. Вернее, не хотел об этом думать. Вот Казаринов, который в последнее время и спал, и ел возле своей драгоценной печи, о топливе, как о металле, мог говорить часами.
— Да, — подхватывал он, — был бы источник тепла, я бы тут тигли соорудил и стекла плавил. А то в городе — ни окон, ни посуды новой.
Но о посуде пока не думали. Просто перед глазами возникала другая проблема, и казалось, она вот-вот будет решена. Наслоения высушенных моллюсков стали так велики, что пришлось сделать из колышков и прутьев невысокий, в полметра, плетень, чтобы эта гора не разваливалась в разные стороны. Нарубленный кустарник, уложенный для просушки, тоже превратился в какой-то невероятно высокий вал мертвого леса, а капитану Казаринову хотелось, чтобы всего было еще больше. Почему-то их очень волновала эта первая плавка, и хотелось, чтобы все прошло как надо, и даже с запасом.
И вот наступил знаменательный день. Изрядно подуставшее на последних авралах население Одессы собралось почти в полном составе на горке, откуда открывался вид на печь с угловатой, не очень ровной, но высокой трубой, на залежи моллюсков, на свалку дров, на горку тщательно перемешанной шихты — смеси каких-то таких порошков, что за мешком чего-то очень редкого пришлось даже гонять машину в город.