– Нет, – отчетливо, даже отчетливей, чем хотелось бы, отозвался Казаринов.
– Почему? – удивился Эдик.
– Ну, сделаем, установим, опробуем – это все возможно. Но, в конце концов, топить-то этот пароход придется хворостом, всякой дрянью из леса. – Казаринов помолчал, еще раз в тусклом свете очень подробно облазил взглядом весь чертеж, чуть не размазывая его линии носом. – Определенно, шиш получится, не пойдет машина. – Он поднял голову и очень серьезно, даже трагически осмотрел всех, кто его слушал. – У нас тут нет ни антрацита, ни кардиффа. С таким же успехом можно топить соломой. А следовательно, колесо даст нам еще меньше скорости, чем парус.
– Ну зачем вы так, Казаринов? – спросил капитан. – Ведь вы же не моряк, вы всего лишь...
– Я железнодорожный инженер, капитан, то есть эксперт по паровым машинам. И характеристики этих локомотивов знаю так, как вам не снилось. Эти локомотивы у нас уже лет тридцать не рассчитаны на дровяную топку, только на уголь. И переделке практически не подлежат. Кроме того...
– А если все-таки переделать? – спросил Эдик.
– Как ни переделывай, нужен источник тепла с более высокими теплотворными характеристиками, или следует отставить затею парохода. – Казаринов стал еще более печальным, чем минуту назад. – Я вон тоже – песок кварцевый нашел, практически готовое стекло, а без энергии даже и докладывать не решился.
Почему-то последний. аргумент оказался убедительней остальных. Дондик проговорил скорее по инерции, чем с сознанием правоты:
– Все равно следовало доложить, инженер... – Потом он опомнился, провел рукой по подбородку, похоже, у него появилась такая привычка, – Да, вы правы, угля тут нет, не та геология. Но, может быть...
– Что может пригодиться? Что может заменить ваш антрацит или... как его там? – спросил Ростик.
Идея парохода ему тоже понравилась, он не мог не оценить преимущества, которые давал такой инструмент в познании Полдневья.
– Кардифф – на нем, и только на нем, ходили корабли, почитай, всего мира, когда они вообще ходили на угле... Чем его можно заменить? Не знаю. Во время пароходных гонок по Миссисипи в прошлом веке на решающих рывках топили сальными окороками, но это решение тоже не подходит... Так что не знаю, что можно тут посоветовать. Механика едина для всей Вселенной. Никто перебороть этого не в состоянии, – отозвался Казаринов и вдруг зевнул. – Понимаете, в этих науках действуют объективные законы природы, и никакими распоряжениями Председателя Боловска или даже Генерального секретаря сдвинуть их с места не удастся. Может, кто поумнее меня – придумает. А я – пас. И даю самый неблагоприятный прогноз на эту затею.
– Но Поликарп Грузинов... – начал было Эдик, но Казаринов его оборвал:
– Поликарп на заводе проработал всего несколько дней, а я – более десяти лет. И моей специальностью являлась именно наладка паровозов, анализ состояния машин, понимание всех их характеристик. Особенно – выходной мощности и КПД по отношению к топливным функциям.
Казаринов аккуратно положил лист на стол перед Дондиком и всеми, кто за ним сидел, повернулся и пошел к лестнице. Его комната находилась на третьем этаже, практически под крышей. Днем это было мучительно, каменная крыша слишком нагревалась, но по ночам она веяла прохладой, и ради этого можно было мириться с жарой, тем более что в светлое время суток инженеру все равно приходилось работать за городом.
Казаринов шел, и по его спине было видно, он не верил, что в этом случае можно хоть что-то придумать. Он полагал, что только он знает свою механику. Почему-то эта слепая вера в собственный авторитет зацепила Ростика, он почувствовал, что непременно попробует что-то придумать, именно потому, что придумать, по словам эксперта, было невозможно.
17
Утром следующего дня Ростик выяснил, что самое интересное дело, как ни странно, выпало Эдику. Он приволок из города два акваланга, штук пять баллонов и очень простой ручной компрессор.
– Откуда у тебя такое богатство? – спросил Ким, которого Эдиковы штучки тоже заинтересовали.
– Нашли на спасательной станции у пруда. Там и третий акваланг оказался, но он неисправен, Поликарп взялся его чинить... Тоже скоро приедет, наверное.
Чтобы понимать Эдика, иногда нужно было крепко расширять свое понятие о правильности русского языка. Особенно в плане связности и логики сообщения. Но вообще-то главная проблема заключалась не в этом.
– А зачем они? Что ты с ними собираешься делать?
– Председателю доложили, что тут дно местами разрисовано чем-то желтым, вот и решили проверить. А вдруг?
Осознав, что продолжения не будет, Ростик конкретизировал:
– Что – вдруг?
– Ну, вдруг там что-то есть? Ким кивнул:
– Непременно что-то есть. Ну, ладно. Рост, пойдем на байдарке или на “Калоше”?
Байдаркой в просторечии называли узкую лодочку, которую Тюкальник срубил под длинный ряд гребцов. А название “Калоша”, конечно, закрепилось за той посудиной, на которую они пытались взгромоздить антигравитационный котел и с которой этот металлический шар с остальным оборудованием так бесславно пришлось снимать.
– На “Калоше” будет удобнее.
– Только вот что, – веско сказал Эдик. – Под воду придется ходить парами. И пара должна оставаться в лодке. Так что – нужен еще один человек.
– Давай Винторука возьмем, он здорово помпу крутить сможет.
– Не помпу, а компрессор, – поправил его из-за маски Эдик.
Ростик приглядывался к нему. По всему получалось, что журналист изрядно умел обращаться с этими причиндалами.
– Винторука взять можно – нам до этих квадратов грести километров семь, а то и больше, – отозвался Ростик. – Но одного его мало. Нужна человеческая пара, чтобы, в случае чего...
– Понял, – согласился Ким. – Пойду Пестеля соблазню морской фауной.
Пока пилот ходил в последнее жилое здание у порта, откуда начинались уже склады, где Пестель и устроил себе лабораторию, Ростик с журналистом проверили гидрокостюмы. Они выглядели очень большими, пузырились на коленях и локтях, а изнутри издавали странный запах – не то чужого пота, не то протухшей ряски.
– А зачем они?
– Под водой будет так холодно, что... – Эдик подумал, потом решительно заговорил: – Но вообще-то не это главное. Запомни, мы не знаем, как тут протекает кессонка – слышал про такое заболевание?
– Слышал, – кивнул Ростик.
– И барокамеры тут нет, так что вытаскивать тебя оттуда – запаришься, пока получится, а может, и вообще не получится. Так что первым условием будет – находиться под водой можно только тридцать минут. С погружением и подъемом. И ни полуминутой больше. Из расчета двадцатиметровой глубины.
– Ну, здесь глубины гораздо меньше, так что...
– Никаких – “меньше”. За ошибки в этих хитростях нам придется платить жизнями, – процедил Эдик. Вид у него был злой, растрепанный, и чувствовал он себя не слишком уверенно. Может, потому, что все, что он говорил, отдавало тупой перестраховкой.
– Послушай, мы же не туристы, идем туда не для развлечения... – начал было и Ким, который, как оказалось, уже возвращался и все слышал издалека.
– Я обещал, что удержу вас от глупостей, – наконец не выдержал Эдик.
– Кому обещал? – удивился Ростик.
– Рымолову.
– Мы ему не скажем.
– Нет. У меня приказ считаться старшим, пока вы не научитесь. – Эдик сделал странное глотательное движение. – И я намерен...
Ростик посмотрел на него с жалостью. Понятно, что с ним происходило. Они были гораздо опытнее его, они воевали с насекомыми, дрались с пурпурными, шлялись по Полдневью, и вдруг Эдик должен ими командовать. Он был не просто смущен, он был подавлен такой ответственностью. Но честно пытался выполнить начальственное распоряжение.