У каждого в Ластвилле есть любимый сквер, дом или магазин. Не очень многолюдный город любит порядок, чтобы даже пара-тройка сотен человек были отлаженными винтиками в часах. Грейс дошла до своего места: небольшой площади, в центре которой величественно возвышался чумной столб. У фонтана, установленного чуть поодаль, сидели люди и наслаждались прохладой. Там же был и главный музей города. Он, двухэтажный, украшенный лепниной и статуями, не вписывался в облик города: было в его мраморной помпезности что-то бунтарское. От музея мощеные дорожки уходили вниз, к переулкам, к небольшому пруду, в котором плавали лебеди, и дальше, по лабиринту улочек, к южному пригороду Ластвилля. По левую сторону от чумного столба звучали мелодиями кафе и магазины, населившие первые этажи двухэтажных домов. Дорожка, уплывавшая в тени кустов в правую сторону, вела к маленькому скверу, где в окружении библиотеки, школы и магазина сувениров, утопленный в оранжевое море листьев, стоял главный храм Ластвилля, остроконечной верхушкой поднимавшийся высоко над городком. Грейс любила этот сквер. Он казался ей самым живописным местом во всем городе.
Чуть постояв у чумного столба и насладившись ароматами пробудившегося в выходной день города, Грейс направилась к любимому кафе, которое было таковым лишь из-за того, что окнами выходило на сквер. Там всегда было тихо, прохладно и немноголюдно.
Грейс никогда не опаздывала. Она принципиально не соглашалась с тем, что у опоздания могут быть оправдания, и всегда приезжала минута в минуту. По Грейс можно было сверять часы. Но Руби так не думала и пришла через десять минут после того, как Грейс уже неторопливо сняла верхнюю одежду, заняла любимый столик в углу у окна, сделала заказ и полюбовалась золотисто-оранжевым сиянием, в котором Ластвилль казался сказкой.
Руби всегда извинялась за опоздания, но никогда не переставала опаздывать. И в этот раз она, скинув куртку и усевшись напротив, выпалила извинения и поскорее заказала себе кофе и сэндвич.
Руби долго приводила себя в порядок, говорила какие-то бессвязные вещи. Она была взмыленная, расстроенная, собранная и развалившаяся одновременно. Явно не спешила на встречу, но выглядела так, словно бежала со всех ног. Грейс знала и не тревожила ее до тех пор, пока Руби сама не решила ответить. Это случилось после того, как принесли заказ.
— Шеннон доведет меня! — первым делом сообщила Руби и вгрызлась в сэндвич с лососем.
— Это почему? — поинтересовалась Грейс и сделала глоток кофе.
— Будто бы причин мало! Послал же Господь парня! — воскликнула было Руби, но осеклась. — Или Осборн доведет! Или один, или другой! Или оба! — продолжила Руби и откусила еще кусочек сэндвича.
— А Осборн чем доведет? — спросила Грейс.
— Будто ты не знаешь!
— Не представляю.
— Своим эго раздутым, вот чем!
— Эго? — Грейс улыбнулась.
— Конечно! А чем еще?
— Не замечала за ним никаких происков эго.
— Не замечала? Да конечно ты не замечала! К тебе-то его эго не имеет отношения. Это он к другим как к дерьму относится! Боже, прости за такие слова!
Грейс спрятала улыбку.
— Ну, Руби, ты просто расстроена. Выпей, поешь, успокойся.
— Расстроена?! Да я в ярости, Грейс! И не делай вид, что не понимаешь, о чем я!
— Я не очень понимаю.
— Ты все всегда понимаешь, не прикидывайся!
— На что ты намекаешь?
— Я даже не пытаюсь намекать! Я говорю прямо: человечность Осборна опустилась ниже Марианской впадины!
Если бы Грейс не привыкла скрывать истинное отношение, лицо бы скривилось от отвращения к такому тривиальному сравнению. Но Грейс осталась спокойна.
Руки Руби подрагивали от негодования. Она успокаивалась и вновь злилась, и даже глаза ее, казалось, сверкали от ненависти ко всему живому. Она знала, что должна объясниться, но не всегда могла подобрать нужные слова.
— Осборн не пускает Шеннона в студию, — начала Руби, чуть уняв злость.
— Как так не пускает?
— А вот так! Вообще, даже внутрь запрещает заходить, пока он там!
— Запрещает заходить? — удивилась Грейс.
— Да, вот запрещает! И все равно ему, что Шеннон тоже не последний человек, что у него деньги есть на студию и на все остальное, что у его родителей хоть какие-то связи могут быть! Ему будто бы все равно на то, что ему Шеннон дать может! Что его родители оплатить смогут! Захлопывает дверь перед его носом и все, он там, Шеннон — за дверью. Думаешь, это нормально?
— Я ничего не говорю… Я даже не знала об этом.