Виллем попытался в знак протеста приподнять, но тут же и уронил израненные руки.
— А нельзя ли отложить этот урок? Я слишком устал…
— Нет, мы пойдем туда именно сегодня, — твердо заявил ректор. — Разве ты не слышал новость? Вернулись суда Ост-Индской компании[25], двадцать больших кораблей, которые привезли, говорят, больше двухсот тонн золота! Среди офицеров есть харлемцы, и едва они оказались в городе — принялись горстями разбрасывать флорины. Моряки любят дарить девушкам цветы, и настроение у них сейчас самое подходящее, а значит, пришло время подсунуть им наши тюльпаны.
Спорить у Виллема не было сил, он только совсем по-детски вздохнул, и Паулюса, похоже, это растрогало: регент поцеловал юношу в ладонь и стал, задирая его рукав, покрывать поцелуями предплечье, выше, выше…
— Не надо! — Виллем вяло попытался отнять руку.
Но ласки ректора становились все более настойчивыми. Пользуясь беззащитным положением юноши, он запускал пальцы везде, где прорезь или петля открывали доступ к голой коже.
Виллем отбивался изо всех сил… вот только силы с каждой минутой убывали. К тому же он почувствовал, что это медленное раздевание приносит желанную прохладу, и — чтобы дать доступ воздуху — кое-где открывал пути сам.
Занавеска на окошке кареты задернулась, внутри сгустилась благотворная тень… Вдруг Паулюс, лаская Виллема, коснулся свежей раны на его ладони, и юноша вскрикнул от боли.
— Бедный малыш! — пожалел его ректор. — Как жестоко я поступаю, заставляя тебя куда-то идти, ты ведь совсем недавно лежал на земле без чувств. Но разве я не предостерегал тебя, разве не отговаривал от тяжкого труда на плантациях?
— Одно дело — дергать луковицы, и совсем другое — копать канавы! Уж очень нелегкая досталась мне работа…
— Так неужели ты смог бы ее полюбить? Думаю, не смог бы. Понимаешь, мальчик, бывают люди слабые, бесхарактерные, и цели у них такие же убогие, в то время как другие, более сильные и решительные, замахиваются на великие дела. Удел первых — мышиная возня, удел вторых — свершения высокого полета. Препятствие всегда по росту тому, на чьем пути оно встречается, потому-то у гениев жизнь неспокойная, а у посредственностей — заурядная.
Виллем долго обдумывал эту мысль, обмахиваясь, словно веером, собственной шляпой, и ею же, как от мухи, отмахиваясь от ректора — осмелевшие руки сластолюбца только что распахнули на юноше сорочку. Впрочем, теперь уже это не казалось Виллему таким неприятным, как прежде, возможно даже, он испытывал от их вторжения, от их беглых прикосновений какое-то новое, пьянящее удовольствие.
— Думаете, у меня есть хоть какие-то способности? — вздохнул Виллем, прикрывая шляпой лицо.
— Несомненно.
— Какие же?
— Интуиция мне подсказывает, что, занявшись тюльпанами, ты на этом сильно разбогатеешь.
Паулюс выждал, пока его слова подействуют, — так доктор ждет, пока подействует укрепляющее снадобье.
— Ну, а теперь я вполне могу тебе сказать, что хотел бы иметь такого сына, как ты! Конечно, Элиазар мне дорог, конечно, он достиг таких вершин в своем деле, что многие ему завидуют, но между нами нет ни малейшей близости… Благочестивая матушка воспитала в нем презрение к миру и подозрительность по отношению ко всему человечеству, а подобное воспитание, безусловно, помогает человеку стать выдающимся философом или добродетельным пиетистом[26], но подавляет движения сердца. Элиазар не терпит никаких способов облегчения жизни, никаких удобств, ему ненавистны даже камни мостовой, поскольку ходить по ним приятнее, чем по прежним грязным дорогам. Мой сын порицает тех, кто носит длинные волосы, играет в церкви на органе, танцует на свадьбах, даже тех, кто лечит заболевших бубонной чумой, ибо сказано, что Господь сам спасет нас от чумы… Мне кажется, чтобы Элиазар избрал столь подходящий его натуре сан священника, не хватило самой малости.
— Это вы его отговорили?
— Из милосердия.
— Стало быть, тюльпанами он занимается поневоле?
— Ничего подобного! Работа в саду — единственное мирское занятие, на какое согласен Элиазар. И знаешь почему? Да потому, что в Евангелии сказано, что Мария Магдалина, увидев стоящего Христа в первый же день после положения во гроб, приняла его за садовника.[27] Спутай она его с башмачником — мой сын сейчас кроил бы кожу!
Они расхохотались, и Виллем слишком поздно заметил, что нескромная рука ректора, забравшись ему под гульфик, влезла в штаны. Однако заметив это он и не подумал сопротивляться, только прикрыл смущение невинным вопросом:
25
Голландская монопольная торговая Ост-Индская компания существовала в 1602–1798 годах. Возникла она в результате слияния нескольких конкурировавших компаний, акционерами стали богатейшие голландские купцы, возглавлялась компания 17 директорами (8 из них были от Амстердама) и была главным орудием, с помощью которого буржуазия создавала голландскую колониальную империю. На всем пространстве от мыса Доброй Надежды до Магелланова пролива компания имела монопольное право торговли и мореплавания, беспошлинного провоза товаров в метрополию, создания факторий, крепостей, набора и содержания войск, флота, ведения судопроизводства, заключения международных договоров и так далее. После ликвидации компании все ее имущество и активы перешли в собственность государства.
26
Пиетисты (от