— С чего это тебя так перекосило? — спросил Паулюс, ожидавший юношу под фонарем.
— Вот это и есть продавцы тюльпанов? — осведомился тот глухим голосом, показав пальцем сначала на игроков в триктрак, облокотившихся на стойку, затем на двух мужчин, которые, отрезая от подвешенного окорока влажные ломти, жадно их поедали.
— Для того чтобы это узнать, нам надо залезть им в карманы!
Старший Деруик вяло поплелся за ректором, уселся за стол, так и не выпустив изо рта остывающей трубки, и принялся с серьезным видом потягивать холодный дым. Его взгляд, словно на параде, переходил от одного лица к другому, от группы к группе, и все, что он видел, явно вызывало у него тошноту: засаленные столы, стулья с вылезшей соломой, подсвечники в доходящих до самого пола потеках застывшего воска. Подметки здесь липли к выщербленным, криво-косо положенным плиткам, которые, похоже, и не знали никогда ни воды, ни тряпки. И если таверна сама по себе показалась ему грязной и запущенной, то посетители были еще хуже. Туповатые, неповоротливые, до смешного уродливые персонажи картин, повешенных у камина — чтобы пожелтели от дыма, и изображавших ярмарки, гуляния, деревенские свадьбы и прочие сцены из крестьянской жизни, были словно срисованы со здешних завсегдатаев. Нет, не такими он представлял себе людей, которые торгуют тюльпанами! А где же богатые наряды, где роскошная одежда, где прелестные невесты, образы которых услужливо подсказывало ему воображение? Перед глазами никого, кроме толпы заурядных обывателей, собравшихся для того, чтобы покупать и продавать… сегодня они торгуют цветами, но ведь с таким же успехом предметом купли-продажи могли оказаться деревянные башмаки, торф или сыр. Какая скучная, будничная на них одежда! Лишь изредка блеснет на полях старой шляпы, на отвороте затрепанного плаща медальон или какая-нибудь другая побрякушка, да ведь указывают эти безделки не только на недавно обретенное богатство, а главным образом — увы! — на неразвитый вкус…
Паулюс все время следил за выражением лица спутника, но только дождавшись, когда подадут вино, сдержанно спросил:
— Что, не по вкусу тебе «Старый петух»?
Виллем постучал трубкой по краю стола, уверенный в том, что здесь этот мужицкий жест останется незамеченным.
— Мессир, это место из тех, куда Корнелис, мой отец, несомненно, запретил бы мне входить! А люди эти — из тех, с кем он запретил бы мне встречаться, сочтя знакомство с ними позорящим нашу семью! Мне трудно поверить, что среди них есть торговцы тюльпанами…
— Тем не менее все они — в том числе и трактирщик, и его работник, и вот эта девочка с уложенными вокруг головы косами, что споласкивает кружки, и та, другая, что вытряхивает угли из горшка… все они, говорю тебе, имели дело с тюльпанами, и любой из них без запинки назовет тебе с десяток сортов! Ты думаешь, тюльпанщики — какие-то особенные люди, которые только торговлей цветами и занимаются? Да, верно, для некоторых это уже стало ремеслом, но таких мало, большинство же — просто любители. При случае они подторговывают луковицами, в остальное время мастерят очки или готовят лакомства, а может, льют олово… Мне знаком даже один проповедник, который весь день с высоты своей кафедры предает анафеме тюльпаны и тех, кто тюльпанам поклоняется, но при этом что ни вечер отправляется торговать луковицами в соседний приход!
— Говорят, какой-то ткач заложил свой станок ради того, чтобы купить цветы, — Харриет слышала это от своей подруги Сольвейг.
— Значит, и ткачи интересуются тюльпанами… ну, и кто их за это осудит? Какой смысл заниматься изнурительным трудом, который приносит восемнадцать гульденов в день, если, продав одну луковицу, можно кормиться целый год? Правильно сделал этот человек, продав станок! Ему следовало бы продать заодно и свою хибару вместе с утварью, и осла, ведь вскорости он смог бы купить на выручку что-нибудь получше!
Виллем наконец отложил трубку и взялся за оловянный кубок. Вино оказалось прохладным, но пресным и противным на вкус — может быть, его подкрасили настойкой из молодых цветков подсолнуха. Паулюс тоже отхлебнул, подержал вино во рту, проглотил и прищелкнул языком.
— Взять, к примеру, хоть вас, Деруиков… — понизив голос, снова заговорил он. — И у вас ведь есть дом, который вам в тягость и который можно было бы с выгодой обратить в тюльпаны…
Тон ректора был игривым: он говорил о продаже дома так, будто звал поохотиться на зайца! Наверное, Виллем ослышался.
— Простите? — переспросил он.