— Ну и что будем делать? — спросил Яспер, собирая песок со стола. — Тут же нет никаких… указаний!
Старший брат отряхнул рукава, с них тоже упало несколько песчинок.
— А что, по-твоему, тут могло быть такого, чего отец не сказал нам раньше?
— И пакет такой тонкий… — попробовал выразиться яснее младший.
Только в этот момент и скорее по уклончивости ответа и почти стыдливой интонации, чем из слов, сказанных братом, Виллем догадался, чем тот недоволен: дело было не в толщине письма, но в малой его ценности — денег-то, обещанных Корнелисом, в нем не оказалось!
— Отец едва вырвался из лап пиратов, а ты обвиняешь его в том, что денег не прислал! Какой же ты сын после этого?
Поняв, что позиция у него шаткая, Яспер отступил, и Виллем, отослав Фриду, которая всегда держала ухо востро, особенно — если дело ее не касалось, сразу же пошел в атаку.
— Вот Яспер тут горюет, что отец не прислал денег, — а ведь на нас только что свалилось целое состояние! Петра ждет не дождется жениха — но стоит наметиться прекрасной партии, воротит нос. А Харриет вообще только о том и думает, как бы украсить цветами наш дом — вот этот самый дом, у которого рушатся трубы и трескаются кирпичи. В вашем возрасте, молодые люди, неплохо бы иметь побольше того, что во Франции называют jugeotel.[32]
Иностранное слово, внезапно завершившее голландскую речь, задело младших детей Корнелиса сильнее, чем брошенные в их адрес обвинения. Им почудилось, будто голосом старшего брата заговорила сейчас та самая тень французского предка, которая мерещилась им порой в прямой, негнущейся фигуре отца, и ими овладела чуть ли не опасливая почтительность.
Виллем не преминул воспользоваться и этим:
— Мне кажется, отец слишком вас избаловал. Раньше этот благородный человек удовлетворял все ваши нужды, и от тех времен у вас осталась досадная привычка чуть что тянуться к отцовскому карману. Ну что ж! Поскольку он сделал меня рупором своей воли и мне одному поручил спасать семью, я обещаю навести в ней порядок и распределить обязанности… Я позабочусь о том, чтобы Петра еще до Рождества вышла замуж, а Яспер оставил не приносящую никакого дохода торговлю сукном, занявшись куда более выгодными тюльпанами. Что же касается Харриет — я требую, чтобы она оторвалась наконец от книг, в которые погрузилась с головой. Одно дело — чему-то выучиться, другое — стать не в меру ученой, способной лишь отпугнуть мужчину и остудить любого претендента на ее руку. Наша с вами сестра явно заучилась, самое время найти для нее занятие, более соответствующее ее возрасту и…
— …ее юбкам? — показав брату язык, закончила за него фразу Харриет.
— …ее положению в обществе, наглая девчонка!
От удара кулаком по столу с грохотом подпрыгнули пять стаканов, а лежавшее там же письмо Корнелиса, словно ветром подхваченное, устремилось в камин. Хорошо, что подоспела Фрида и в последнюю секунду спасла его из огня.
— Скажи, это тысяча гульденов сделала тебя таким спесивым, а, Виллем?
Яспер инстинктивно отодвинулся от Харриет, думая, что брат сейчас влепит ей пощечину, но услышал правдивое признание:
— А почему бы и нет? Зачем скрывать: эта кучка денег приятно оттягивает мне карман, и я, подобно кораблю, корпус которого обшили свинцом, обрел уверенность и не боюсь непогоды. Сейчас у меня есть тысяча флоринов, но завтра — как знать? — их будет, возможно, десять или сто тысяч, и соседи проникнутся ко мне таким почтением, что любой сдернет шляпу, едва завидев меня издали! «Посмотрите-ка на этого блондина в карете шестеркой! — скажут они. — Важный какой, да? И ведь совсем еще недавно он проходил мимо наших ворот, а мы его и не замечали!» Их дочери станут печь для меня вкусное печенье, а я, делая вид, что пресыщен и слегка утомлен, буду молча лакомиться им и выбирать из девушек ту, которая прелестнее всех и больше других заслуживает моей любви…
Старший брат вслух мечтал, поправляя воображаемые локоны, младший не сводил с него озадаченного взгляда, а девушки исподтишка посмеивались над внезапно разнежившимся братом.
— Виллем, выслушай меня, пожалуйста! — проговорил, наконец, Яспер, стирая со стола большим пальцем отпечаток мокрого стакана. — Никто и не сомневается в том, что в делах подобного рода следует руководствоваться только разумом! И мы, голландцы, наделены могучим здравым смыслом — добродетелью, куда более необходимой торговцам, чем красноречие или умение сплутовать. Пока француз чешет языком, а итальянец попусту кипятится, голландец смотрит в оба и трезво взвешивает все за и против.