— Да, я сама выбрала Яна, и Ян выбрал меня, — подтвердила она.
Молодых женщин как магнитом потянуло друг к другу, они обнялись, и Юдифь продолжила заговорщическим тоном:
— Петра, не позволяйте мужчинам управлять вашими чувствами, как своими делами… За границей говорят, что мы, голландцы, держим детей на чересчур длинном поводке, даем им слишком много воли, да и впрямь нетрудно так подумать, видя наших не знающих удержу, выкрикивающих ругательства вслед прохожим и кидающих в них комья земли сорванцов… Зато когда речь заходит о девицах на выданье, тут уж нельзя усомниться в том, что наши братья и отцы непременно проявят максимум тупости и упрямства. Как, впрочем, и в других делах. Они соединяют молодых людей лишь в собственных интересах, до чувств девушки или юноши им и дела нет — вот потому-то многие семьи потом и распадаются! Нашим правителям надо было бы допустить возможность развода — ведь с каждым днем все больше несчастных женщин стремится к этому…
Такие совсем не привычные для слуха барышни Деруик суждения поначалу слегка ее покоробили, она на мгновение усомнилась, стоит ли водиться с художницей, и даже подумала, не вернуть ли ей этот тяжелый ключ, с которым предстоит столько хлопот: куда его спрятать? что сказать Виллему и Элиазару, если они его найдут?.. Но Юдифь Лейстер говорила так по-доброму и смотрела на нее так ласково, что уже в следующее мгновение Петра устыдилась своего недоверия. Девушка снова принялась благодарить хозяйку мастерской, призналась ей на прощание в самых пылких дружеских чувствах, женщины обнялись, расцеловались, даже руки друг дружке поцеловали и сговорились непременно увидеться снова.
Спускаясь по лестнице, гостья спохватилась: она так долго пробыла у Юдифи — и ни разу за все время не только не произнесла имени Эрнста Роттеваля, но ни разу о нем и не вспомнила. Оправдание нашлось легко: они с художницей еще не стали такими близкими подругами, чтобы можно было признаться в совершенном ею прообразе супружеской измены. Но чем дольше Петра думала о случившемся, тем сильнее переживала из-за своей небрежности по отношению к любимому. Как же это так — Эрнста на носилках уносят из мастерской, а ей и горя мало? Что же у нее в таком случае вместо сердца?
Петра рывком развернула веер и всю дорогу до Крёйстраат прятала горящее стыдом лицо за оградой из перьев, что делало ее похожей на кокетку, которая, заботясь о цвете лица, прикрывает его то козырьком, то матерчатой маской. Едва войдя в дом, она позвала Фриду и щедро заплатила ей чтобы та немедленно разузнала, где сейчас кучер Берестейнов и что с ним.
Как и все люди ее сословия, служанка Деруиков была в высшей степени одарена талантом дружбы с соседями и умела извлекать пользу из этой дружбы. Другая на ее месте принялась бы бегать по всему Харлему от одного лекаря-аптекаря к другому и, должно быть, только даром потеряла бы время, Фриде же для того, чтобы узнать, где находится Роттеваль и как он себя чувствует, достаточно было хорошенько навострить уши. Ее подруга Джоконда, служанка байлифа[56], была в родстве с Леонией, обстирывавшей аптекаря, а та недавно вышла замуж и через мужа породнилась с Сольвейг, прислугой цирюльника… Задав по-умному вопрос первой, она очень скоро узнала все, что было известно о судьбе Эрнста Роттеваля третьей, и мало того — выяснила такие подробности его злоключений, какие были неведомы даже главным действующим лицам.
Около полудня, рассказала Сольвейг, господин Берестейн явился к Абрахаму Компану, хирургу и зубодеру, пускающему кровь и вправляющему вывихи, с юным своим кучером Эрнстом, только тот, бедолага, к тому времени потерял сознание и почти всю кровь. Взяв ланцет, цирюльник быстренько обследовал раненого и установил, что случай тяжелый и почти безнадежный, однако пациент, как показывает проведенный по всем правилам науки осмотр, жив, по крайней мере — пока. И в самом деле, во время жестокой пытки к несчастному Эрнсту отчасти вернулись чувства и в полной мере — голос, которым он сразу же и воспользовался, издав ужасающий вопль.
— Вот это действенное врачевание! — одобрил лекаря Берестейн-сын, после чего, отколупнув от свечи немного оплывшего воска, плотно заткнул себе уши.
Цирюльник, решив приступить к операции hic et nunc[57], первым делом раскрыл коробку с инструментами и вывалил на стол ее содержимое: хирургические ножи и ланцеты — прямые и изогнутые, железные, медные и костяные, но равно заляпанные кровью. Перед тем как положить очередной ножик к остальным, доктор Компан, приверженец греческой школы, а стало быть — поборник чистоты, старательно вытирал его о рукав.
56
Байлиф (голл.