Все дрожали, не только я.
Истерический вой прекратился, но выкрики продолжались. Мужья пытались отыскать жен, жены — мужей, мать — сына. Все лица были белыми, все рты открыты, все судорожно хватали губами воздух. Люди начали вспарывать полотно перочинными ножами в попытке освободить тех, кто оказался в ловушке. Какая-то женщина методично резала маникюрными ножницами оборку, притороченную к краю, по щекам ее бежали слезы. Все эти усилия выглядели такими жалкими, задача — совершенно невыполнимой.
Я знал, что Флора, Джек и Джимми находились в той части шатра, которая обрушилась.
Где-то поблизости тоненько ржала и била копытами по дереву лошадь; и вдруг я очнулся от оцепенения и сообразил, что звук исходит из фургона. Лошадь была там. Внутри.
Еле передвигая негнущиеся ноги, я поплелся к той части шатра, что еще удерживалась на опорах. Словно во сне, прошел в отверстие, из которого только что выбегали люди. Вторая опора устояла, у подножия ее ярким пятном выделялись хризантемы в горшках. Кругом валялись бокалы, битые и целые; несколько человек пытались приподнять тяжелые складки полотняной крыши, чтобы погребенные под ней люди смогли выбраться наружу.
— Надо сделать туннель, — сказал я какому-то мужчине. Тот кивком дал понять, что понял меня, и вот мы, став друг против друга и перехватывая ткань руками, начали продвигаться вперед и с помощью других людей вскоре соорудили нечто вроде прохода высотой в человеческий рост. Из него, пошатываясь, точно в полусне, начали выбираться пострадавшие. У многих от порезов кровоточили руки и лица. Лишь немногие понимали, что произошло. Среди них было двое детей.
В самом дальнем конце, у центра, мы нашли Флору. Я еще издали заметил уголок ее красного платья. Она лежала на земле в полуобморочном состоянии. Лицо было серым, дыхание затруднено.
Я наклонился, вытащил ее из-под полотна и, держа на руках, понес к выходу, где передал каким-то людям, а сам вернулся.
Идею создания туннеля поддержали. Образовалось кольцо из людей, поднимающих вверх вместо опор центральную часть крыши. Два-три добровольца обследовали окраинные участки — до тех пор, пока не убедились, что все гости, находившиеся неподалеку от фургона, вышли из переделки живыми.
Но фургон… К нему никто не осмеливался приблизиться. Тогда мы с мужчиной, оказавшимся первопроходцем, переглянулись и после некоторых колебаний сказали, что кто хочет, может уйти. Некоторые так и поступили, но трое или четверо остались и образовали новый, более короткий и широкий туннель. И начали продвигаться к фургону, приподнимая туго натянутое полотно, чтоб высвободить оказавшихся под ним людей.
Практически первым, на кого мы наткнулись, оказался араб из свиты шейха. Он отчаянно барахтался под тканью, и в любой другой ситуации это выглядело бы почти комичным, поскольку, едва успев освободиться и вскочить на ноги, он тут же принялся выкрикивать неразборчивые проклятия, а затем извлек из складок одежды магазинную винтовку и начал грозно размахивать ею.
Только этого нам недоставало, подумал я. Чтоб он с перепугу начал стрелять.
А потом подумал: «Господи, шейх!» Он же стоял, привалившись спиной к стене, выбрал, как ему казалось, самую безопасную позицию.
Вскоре мы нашли еще двух живых. Женщины, они буквально лишились дара речи от страха. Бледные, одежда изорвана, из порезов сочится кровь. У одной была сломана рука. Мы передали их помощникам и продолжили поиски.
Чуть ли не ползком продвигаясь вперед, я наткнулся на пару ног, совершенно неподвижных. Сперва увидел ступни, затем — штанины. Полотно пропускало дневной свет, и темно-синяя ткань в мелкую полоску показалась знакомой.
Приподняв ткань тента, я различил пиджак, застегнутый на все пуговицы, шелковый платочек и руку, безжизненно откинутую в сторону. Пальцы все еще сжимали разбитый бокал. А дальше, там, куда легла основная тяжесть и где должна была бы быть шея, виднелось алое месиво.
Я опустил полотно, меня замутило.
— Плохо дело, — сказал я мужчине, следовавшему за мной по пятам. — Похоже, голова у него попала под переднее колесо. Он мертв.
Мужчина ответил мне испуганным взглядом, и мы с ним, взяв чуть в сторону и опустившись на четвереньки, начали продвигаться к задней части кузова.
Над нашими головами отчаянно ржала и стучала копытами запертая в фургоне лошадь. Она была возбуждена сверх всякой меры, и больше всего ее, несомненно, тревожил запах. Лошади просто не переносят запаха крови. Однако пока я не видел возможности опустить настил и вывести ее оттуда.
Мы нашли еще одного араба, живым. Он лежал на спине, из руки текла кровь, и молился Аллаху. Мы вытащили его, а чуть позже на том месте, где он лежал, обнаружили винтовку.
— Совсем с ума посходили… — проворчал мой напарник.
— Однако хозяина своего все равно уберечь не смогли, — заметил я.
Стоя на коленях, оба мы в молчании взирали на останки шейха. Голова в белом тюрбане с золотыми шнурами была цела. Все остальное тело прикрывало покрасневшее от крови полотно шатра, и мой напарник, схватив меня за руку, вдруг прошептал:
— Идемте! Не смотрите! Ему уже ничем нельзя помочь.
Я подумал о полицейских и врачах «скорой», которым все равно придется смотреть, однако послушался, и мы оба молча стали пятиться назад, к не-сорвавшейся с опоры части шатра, откуда принялись сооружать новый туннель, чтоб подобраться к фургону с другой стороны.
Именно там мы и наткнулись на Джека и Джимми. Оба были без сознания, но пульс прощупывался, оба были прижаты к земле толстой опорной стойкой — она придавила Джеку ноги, а Джимми — грудь. Сдвинуть стойку нам оказалось не под силу, но вся эта возня привела Джека в чувство, и он тихо застонал от боли.
Напарник чертыхнулся сквозь зубы. Я сказал:
— Я побуду здесь, а вы ступайте и приведите еще людей. Надо снять с них это покрывало.
Он кивнул и исчез, тяжелые складки ткани сомкнулись за ним, и я оказался наедине с пострадавшими.
Джимми выглядел просто ужасно — глаза закрыты, и без того длинный нос заострился и казался еще длинней, из уголка рта ползла струйка крови.
Джек продолжал стонать. Я, подобно Атланту, приподнял на плечах тент и держал до тех пор, пока не вернулся мой напарник с двумя помощниками и козлами.
— Ну, что теперь? — нерешительно спросил он.
— Поднимем стойку, — ответил я. — Возможно, это причинит боль Джеку, зато есть шанс спасти Джимми. Иначе ему конец.
Все согласились. И вот мы медленно и осторожно сняли тяжесть с двух раненых и опустили стойку на землю рядом. Джек умолк. Джимми по-прежнему был недвижим, как бревно. Но оба дышали, пусть тяжело и прерывисто, но дышали. И я, еще раз пощупав пульс у обоих, облегченно вздохнул.
Мы поставили над ними козлы и снова начали прокладывать дорогу вперед. И вскоре наткнулись на девушку. Она лежала на спине, прикрыв одной рукой лицо. Юбка сорвана, на внешней стороне бедра зияет открытая, до кости, рана. Я откинул ткань с ее лица и с удивлением обнаружил, что она в сознании.
— Привет, — ничего лучшего на ум не пришло. Глаза ее смотрели отсутствующе.
— Что случилось? — спросила она.
— Несчастный случай.
— Вот как… — она пребывала словно в полусне. Дотронувшись до ее щеки, я почувствовал, что она холодна как лед.
— Надо притащить еще одни козлы, — сказал кто-то из мужчин.
— И какое-нибудь одеяло или коврик, — сказал я. — Девушка, похоже, мерзнет.
Мужчина кивнул.
— Шок, — коротко заметил он, и они удалились, все до единого, словно для того, чтоб притащить козлы, требовалось целых три человека.
Я взглянул на ногу пострадавшей. Девушка была довольно полненькой, и внутри длинной широко разверстой раны была отчетливо видна желтоватая пузырчатая ткань жировой прослойки и темно-красная мышца — все это напоминало раскрытую книгу с неровными зазубренными страницами. Прежде мне не доводилось видеть ничего подобного… Просто удивительно, что крови при этом она потеряла не так много, во всяком случае, куда меньше, чем можно было ожидать.