Так нельзя, думал Кириан. Когда начинались мамины расспросы, Коди буквально сжимался в комочек, будто бы боялся, что ему снова придётся отмалчиваться, потупив взгляд.
Так нельзя.
Но поделать он ничего не мог, кроме как следовать словам отца. Они братья, и это единственная связь, которую Коди не боялся и не избегал.
У них была одна комната на двоих. Там стояла двухъярусная кровать, купленная много лет назад. Верхний ярус занимал Кириан, нижний — Коди. Перед сном Коди погружался в чтение книг или комиксов, а Кириан доставал наушники и включал музыку.
Идеальный момент для тех, кто предпочитает молчание, но не в одиночку. Они так и дружили — без слов, но с пониманием.
Последняя песня закончилась, и Кириан вынул наушники, отложив их к изголовью кровати так, чтобы не задеть ночью рукой. Перекатившись на другой бок, он свесил голову вниз и сразу же наткнулся на ответный взгляд Коди.
— Что?
— Поздно уже. Выключай свет.
— Ещё немного. — Коди снова уткнулся в журнал.
Когда он не хотел разговаривать, то всегда умело игнорировал всех вокруг, даже если смотреть на него в упор. Подложив руки под шею, Кириан внимательно изучил напряжённое выражение на его лице. Он точно читал? Зрачки не двигались.
— Что-то произошло? В последние дни ты сам не свой.
Коди покачал головой.
— Всё в порядке.
— Если это секрет, то…
— Я выключу свет через десять минут.
Больше Кириан не пытался приставать к брату, но и заснуть тоже не получалось. Устроившись поудобнее, он уставился в потолок, на который попадали блики света от маленькой лампы, прикрученной к нижней спинке кровати.
Коди никогда не был особо общительным, но теперь он стал слишком замкнутым, слишком пугливым. На любые вопросы отвечал с неохотой, но Кириану казалось, что за этим кроется страх, а не простое нежелание вдаваться в обсуждения. Даже на крыше, которую Коди всегда любил и проводил там время с удовольствием, сегодня он не проронил ни слова, пока не пришло время уходить.
***
Коди ушёл в школу рано утром, ещё до того, как Кириан проснулся. Когда он с головной болью спустился со второго яруса, кровать внизу уже была застелена, и никакого присутствия брата не наблюдалось. Обычно в школу он ходил с неохотой, иногда вообще притворяясь больным, чтобы остаться дома и пропустить хотя бы день. В первые года мама велась — актёрским притворством Коди одарила природа.
Друзей в школе у него не было. Коди всегда был замкнутым, любил проводить время в одиночестве и в классе ни с кем не общался. Изгоем он не стал — на него просто не обращали внимания. Он был словно тенью, мимо которой можно пройти и даже не заметить. Сам Коди никогда не жаловался и вроде бы чувствовал себя в таком положении совершенно нормально, до того момента, пока не предвещались какие-то мероприятия: школьные спектакли, классные часы, уборка территории в группах.
Когда Кириан вошёл в кухню, мама сидела на стуле, подобрав под себя ноги, и смотрела очередное шоу по маленькому телевизору, стоявшему на холодильнике.
Красива, как и всегда.
Кириан залюбовался матерью, остановившись на пороге. Утренний свет, пробивашийся сквозь узорную тюль, красиво оттенял её моложавое лицо. Мама всегда была и оставалась самой красивой женщиной, какую только доводилось видеть Кириану. Может быть, для каждого ребёнка это так — он не мог ответить за других, только за себя самого. Сетлые волосы, собранные в пушистый пучок, придавали ей нежный беззащитный вид. В детстве Кириан считал, что маме нужно быть моделью, фотографироваться для обложек дорогих журналов. Ему хотелось, чтобы все замечали её красоту.
Однако маме хотелось, чтобы эту красоту видел лишь один человек — тот, что оставил их семью несколько лет назад.
— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась она, повернувшись к Кириану, и потянулась за новой порцией кукурузных хлопьев. Она обожала есть их без молока, как орешки или семечки.
— У меня голова болит. Есть таблетки? — он потёр виски, взял пустой стакан и заранее набрал холодной воды из-под крана.
— Посмотри в верхнем ящике.
Выудив нужную коробочку, Кириан достал сразу две таблетки, бросил их в рот и запил большим глотком.
— Тяжёлая ночь?
— Долго не мог уснуть.
— А Коди, наоборот, проснулся ещё до того, как я вышла из комнаты. Редко с ним такое бывает.
Кириан хорошо помнил, как Коди появился в их семье и в первый раз переступил порог дома. Грязный и замёрзший, в старой одежде, со спутавшимися волосами. Большие голубые глаза были потухшими, будто костёр, в который безжалостно плеснули водой. В тот момент он вовсе не выглядел живым, что в какой-то степени являлось правдой.
После этого случая мама изменилась, а отец чаще стал впадать в ярость. Кириан помнил долгие ссоры, когда они с новоявленным братом уже лежали в тёмной комнате. Стены были тонкие, и он слышал практически каждое слово.
— Зачем? Зачем ты притащила это в дом?! — орал отец.
— Это теперь наш ребёнок, смирись! — отвечала мама на таких же повышенных тонах.
— У нас есть Кириан, тебе мало? Снова захотелось поиграть в молодую мамашу? Он ведь даже не младенец! Пройдёт совсем немного времени, и оно начнёт всё понимать, а нам всем из-за тебя придётся играть до конца дней!
— Не смей его так называть, у него есть имя!
Билась посуда.
Кириан слышал рыдания матери, но не смел высунуть носа из комнаты. В первые дни Коди этих ссор не слышал. Он вообще мало что понимал и вёл себя подобно живому зомби или умалишённому. Когда его отмыли, Коди стал похож на нормального ребёнка: чистый, с красивым контрастом тёмных волос и светлой кожи. Он не разговаривал и послушно шёл туда, куда его вели, и вовремя ложился спать.
Спустя несколько дней безрезультатных ссор отец стал сутками пропадать на работе.
Впервые осознанный взгляд у Коди Кириан заметил спустя пару месяцев за завтраком. В тот день он посмотрел на него и попросил передать сахарницу. Мама едва не лишилась чувств от радости, бросилась его обнимать и целовать, в то время как сам Кириан спокойно исполнил просьбу.
Коди не задавал никаких вопросов. Казалось, что два месяца, проведённые в молчании, были необходимы для адаптации: он впитывал всё, что видел вокруг, узнавал новых людей, привычки, манеры поведения и разговора.
Коди стал одним из самых вежливых людей, которых Кириану приходилось встречать. Он привязался к нему; разница в возрасте ставила определённые рамки между ними, но со временем это прошло. Кириану нравилось сидеть с ним, нравилось встречать после школы, когда это было необходимо, нравилось даже подниматься на крышу дома и подпускать к самому краю, прекрасно зная, что Коди не сделает никаких глупостей.
Но ему было жаль брата. Нашедший отклик в его сердце и сердце мамы, Коди оставался полностью одиноким за пределами семьи.
Но то, что беспокоило Кириана сейчас, вовсе не сводилось к проблеме одиночества.
***
Коди нравилось, что ему удалось закрепить за собой место у окна за последней партой. Там он чувствовал себя в безопасности. Во время уроков он видел спины всех одноклассников, видел, кто внимательно слушал учителя и всё конспектировал, а кто откровенно спал или перекидывался записками с соседом.
Он никогда ни на кого не жаловался. В этом не было смысла. В конце концов, он всего лишь такой же ученик, как и двадцать два его одноклассника. Девять девочек, четырнадцать мальчиков, один из которых остался на второй год, а ещё три перевелись из других школ в течение прошлого года. Коди быстро и легко запоминал имена и голоса, но не лица — он не любил смотреть людям в глаза.
Класс был с ним солидарен, поэтому Коди предпочитал вести себя тихо и не жаловаться на кого-либо, даже если замечал, что тот списывал на контрольной. Он не хотел, чтобы его самого заметили.
Но кое-кто обращал на него внимание с завидным постоянством.
Пока учитель писал на доске очередную формулу, к Коди на стол приземлился скомканный огрызок бумаги. Подняв голову, он наткнулся на недобрый взгляд Алисы Бьёрк, сказавшей ему одними губами: «Ты труп, Корин».