Несколько дней подряд Райли сидел в комнате, листая книгу за книгой и выписывая нужное. В сравнении с тем, что делал отец, открытая летняя сцена выглядела карточным домиком, чем-то ненастоящим и несерьёзным, однако захватывала едва ли не сильнее. В конечном итоге Райли потерял счёт времени и, так и не дочитав последнюю книгу, убрал всё в коробку.
Себастин говорил, что ему просто скучно, поэтому решил помочь. Работа приносила деньги, но не удовольствие, а вечная затянувшаяся стройка стала и вовсе казаться адом. Та лужайка, где они планировали возвести сцену, стала спасительным глотком воздуха.
На смену холодной зиме и дождливой весне постепенно пришёл тёплый солнечный май. Идея укрепилась, большинство приготовлений были завершены, а Себастин нашёл пару десятков свободных рук. Там были и взрослые мужчины, и подростки, которые согласились работать за хорошо проведённое время. Пришёл даже учитель, заявивший, что школа как раз находится рядом, а ребятам не помешает организовать театральный кружок.
В вопрос того, кто будет участвовать, Райли не вмешивался. Он прекрасно осознавал, что на самом деле его интересовал только конечный результат. Остальные развлечения он со спокойной душой оставил Себастину.
Учитель, которого звали Уилл, успел организовать театральный кружок, куда дети могли приходить даже летом во время каникул. Они плотно занялись подготовкой первой постановки, которая должна была состояться вместе с завершением постройки сцены. Себастин не раз говорил, что благодаря Райли они собрали целую семью, которая с удовольствием проводила время вместе, как будто дома за столом во время знатного ужина. В тот момент Райли задумался, что уже давно его семья не собиралась вместе, как раньше.
Порой они с Себастином сидели в укромном местечке на берегу реки, наблюдали заход солнца и смотрели на активно продвигающуюся постройку моста. Себастин что-то замечал о том, что мост получается мрачным и угрюмым, как и всё в Дуплексе. Эдакий серый городок, и всё в нём серое: от улиц до моста, и даже зима здесь какая-то бледная, и небо некрасивое. Только закат солнца, отражающийся в водах реки, добавлял красок.
Райли с ним согласился, вспомнив, что Коди как-то заявил нечто подобное. Он вообще не был в восторге от Дуплекса, но постепенно смирился со своим нахождением здесь, однако постоянно ходил мрачнее тучи.
Дома стало неуютно. Мать, играющая сама с собой в шахматы и медленно сходящая с ума от тоски, и Коди, ушедший в столь нелюбимый им внешний мир, лишь бы не замечать семейного разлада.
Райли не был лучше их. Он нашёл занятие себе по душе, выбросил из головы все мысли об отце и тоже пытался жить. Вспоминать об отце теперь на самом деле приходилось нечасто. Чем реже они виделись, тем въедливее становилась мысль о том, что он ненастоящий, всего лишь плод воображения. Но когда Райли смотрел на стройку, то невольно вспоминал о времени, проведённом в Ноксе, где они ещё были настоящей семьёй.
Когда сцена уже практически была готова, Себастин вдруг привёл девчонку с длинными волосами. Она была гораздо ниже самого Себастина и рядом с человеком его габаритов смотрелась совсем миниатюрной, хотя Райли она доставала выше плеча. Девчонку звали Гретой, и она яростно реагировала на шутки о том, не сбежала ли она со школьных уроков.
— Я не школьница, — огрызалась Грета и смотрела так сердито, что мурашки бегали.
Себастина забавляло её поведение, он хлопал Грету по плечу, гладил по голове и говорил, что от насмешек не спасёт даже открытая одежда и высокие каблуки. Грета в ответ тыкала его под рёбра, одёргивала мешковатую кофту и отходила в сторону.
Поначалу Райли не проявлял к ней никакого интереса, но спустя несколько дней она сама подошла к нему и показала несколько листов, на которых была изображена сцена с разных ракурсов. Ярко раскрашенный набросок выглядел совершенно не так, как сейчас это смотрелось на самом деле.
Перебрав все листы, Райли поднял на неё вопросительный взгляд.
— Что это?
Грета возмущённо фыркнула.
— Считай, дизайн-проект. Себастин сказал, что этому городку нужно добавить красок. Вот мы и добавим, в прямом смысле.
К середине лета всё было готово. Райли впервые за долгое время уговорил мать выйти в людное место, заверив, что ей непременно понравится. Она достала из пропылившейся коробки повседневное платье, даже уложила волосы и доверилась ему.
Отец, конечно же, пропадал на работе, Коди где-то гулял со школьными друзьями, особенно часто это происходило теперь, в разгар каникул. Райли не настаивал, понимая, что брата вряд ли интересовало увлечение старшего, столь похожее на ненавистную работу отца.
— Это, конечно, не похоже на те места, которые ты посещала в Ноксе, — сказал Райли, когда они с матерью подходили к сцене.
Выставленные в ряды лавочки уже были частично заняты. Основную массу пришедших зрителей составляли родственники детей, которые сделали первую постановку. Случайно забредших было мало — сцена находилась не в проходном месте, но привлекала пришедших на природу в выходной день.
— Мам?
В её глазах стояли слёзы, на впалых щеках выступил румянец. Она непонимающе смотрела то на сцену, где уже стояли любовно нарисованные (при поддержке Греты) декорации, то на переговаривающихся зрителей.
— Что это? — наконец спросила мать.
— Это для тебя. Чтобы ты не грустила. — Красноречие не было талантом Райли, но улыбка, озарившая осунувшееся за несколько месяцев бледное лицо, стала лучшим подарком даже для такой скудной речи.
***
Теперь мать стала чаще уходить из дома, никому не говоря ни слова. Куда она ходила, долго оставалось загадкой — до самой осени. Когда листья на деревьях пожелтели и стали опадать, покрывая землю золотисто-красным ковром, Райли увидел мать, одиноко сидящую на лавочке перед пустой сценой. Как только наступили осенние холода и начались занятия в школе, театральный кружок стал реже ставить представления. Яркое пятно сцены на фоне неприветливых серых построек стало теряться.
А потом осень сменилась снежной, но тёплой зимой.
Он видел её ещё несколько раз. Порой мать проводила там время с самого утра до позднего вечера, иногда даже забывая приготовить ужин. Поначалу Коди, привыкший к постоянной еде дома, слонялся из угла в угол голодным, потом же начал самостоятельно заботиться о себе.
Райли видел, как медленно угасал огонёк жизни в глазах матери. Видел, но ничего не мог поделать. Как бы он ни старался развлечь её, как бы ни занимал сухими беседами, она оставалась где-то глубоко внутри своих мыслей.
Дуплекс убивал её.
— Поговори со своим отцом, — как-то посоветовал Себастин, выслушав очередной рассказ Райли о состоянии матери. — Больше здесь ничего не поможет. Можешь, конечно, сводить её в больницу, но у нас тут такие врачи, что скорее помогут сдохнуть, чем сделают лучше.
Как только работа над сценой была завершена, они стали видеться редко. Себастин однажды обмолвился, что встречается с Гретой; жаловался, что прохожие косятся на них, мол, какая комичная разница не только в росте, но и в габаритах. Когда они работали над сценой, Райли и не догадывался, что между ними что-то может быть. Грета общалась со многими и никак не выделяла Себастина на фоне остальных. Она была гораздо общительнее, чем сам Райли.
— Думаешь, если я поговорю с отцом, то он бросит работу и станет хотя бы приходить домой ночевать? — подобрав с берега несколько камней, Райли со всей силы запустил один из них в воду.
Камень, описав высокую дугу, плюхнулся где-то далеко-далеко, оставляя рябь.
— Они женаты, — напомнил Себастин, — разве в его обязанности не должно входить волнение за жену?
Райли посмешило то, с каким тоном он произнёс этот вопрос.
— Его не волнует ничего, кроме себя самого. И работы, конечно.