Господин де Сад уверяет, что результат не обязательно нуждается в причине...
Знаю, знаю... Такие фразы взрывоопасней пороха, потому что они ставят под вопрос всю философию Аристотеля и схоластов, а заодно отправляют своего автора прямехонько в тюрьму. Господин де Сад уже испытал это на себе, и поскольку он самый неудобный человек на свете, то не исключено, что он еще вернется в застенок. А теперь, многоуважаемая госпожа сводница, я должен вас покинуть и ехать в Монруж, где один часовщик пробуравил свою дочку, и весьма нехорошим образом, принимая во внимание диспропорцию органов. Мне нужно заштопать это дитя к первому причастию, потому что, да будет вам известно, наши развратники возлагают много надежд на маленьких причастниц. Эти овечки и невесты Господни воспламеняют тебе низ живота одним своим видом.
Этот часовщик - преступник, - ответила я, - ибо что бы сталось с моей торговлей, если бы каждый угощался у себя дома? Если хозяйки будут сами делать свечи, все бакалейщики разорятся!
Я уверена, дорогая Луиза, что Вы разделяете эту справедливую точку зрения. Что сказать, мы живем в эпоху больших перемен. Улицы переименовывают, Разум и Равенство вдруг заменяют святого Илью и святую Екатерину. Мальчишки еще рыбачат в Сене, которая продолжает красиво отражать небо по вечерам, но окрестные жители не складывают больше дрова на берегу. До сих пор в этих поленницах обитало целое племя красных пауков, а также там прятались милые девушки, лишь немногим менее мерзкие, чем в зерновом порту.
До скорого. Ваш друг,
Маргарита
Париж, июнь 1792Дорогая Луиза,
Это письмо будет, возможно, чересчур длинным, поскольку мне нужно рассказать Вам вещи необыкновенные.
Как-то раз Ворчунья приходит вся разгоряченная и приносит весть, что в Маленькой Польше одна старуха продает великолепного ребенка: гермафродита, ни больше, ни меньше. Я отправляюсь проверить это известие как следует и не спеша. Надо быть острожным с подделками: часто мне представляли вместо андрогина какую-нибудь девчушку, где при свете свечи не разберешь, что ее маленький член сделан из воска - неподходящий материал, Вы согласитесь.
Прихожу по назначенному адресу, старуха проводит меня в помещение, достоинство которого резко контрастирует с кошмаром, царящим вокруг. Кровать красного дерева, довольно опрятная, с зелеными саржевыми занавесками, и нечто вроде подмостков, ярко освещенных и украшенных персидских ковром. Там и стоит девочка-гермафродит. Представьте себе ребенка лет уже тринадцати от роду, совершенных пропорций, ноги длинноваты, но прекрасной формы, также и руки, красивые ступни и ладони. Кожа цвета слоновой кости, водопад эбеновых волос обрамляет лицо чрезвычайной привлекательности. Глаза, похожие на черные маслины, которыми торгуют греки, и широко расставленные, как у козочки, нос короткий, с горбинкой, большой рот с пухлыми губами и превосходнейшими зубами. Гермафродит сидит рядом с большой корзиной, наполненной вещами, которые должны быть приобретены вместе с ним. Старуха не хочет брать ассигнаций, требует золотых монет и называет такую чудовищную сумму, что у меня перехватывает дыхание. В то же время, улыбка, красота и необычность ребенка очаровывают меня. Я приближаюсь, протягиваю руку, чтобы ощутить упругость плоти. Грудки шелковистые, острые и твердые: можно предположить, что они будут великолепны. Живот площе, чем обычно у детей такого возраста, особенно у девочек, всё тело какое-то необыкновенно гладкое и чистое. На безволосом еще бугорке можно различить как будто пушок, скорее намек, но скоро он начнет вовсю пробиваться. Я наклоняюсь, чтобы исследовать щелку, очень четко прочерченную, с губками еще тонкими и бледными. Член длиной не более безымянного пальца заменяет клитор, и под ним я замечаю одно яичко размером не крупнее вишни. Я ввожу палец между половых губ и нащупываю под ними крохотное отверстие.
- Девственность?
- Никогда не было, - отвечает старуха.
- Лунные цветы?
- Пока что обходилось без этого свинства, - отвечает старуха.
Я беру членик двумя пальцами, гермафродит со смехом отворачивается.
- Встает иногда?
- Бывает, - отвечает старуха.
- Может спускать?
- На все Божья воля, - отвечает старуха.
Я раздвигаю маленькие ягодицы, изучаю бледно-лиловую розочку, которая мне кажется нетронутой.
- Не пользовались?
- Никогда, - отвечает старуха.
- Язык?
- Взгляните сами: вы такого не увидите до самого Константинополя.
Ребенок открывает рот. О, небо! Я вижу свежий, кораллового цвета язык, длинный, тугой, изысканный и такой гибкий, что гермафродит может его раздвоить. Этот язык может стать змейкой, трубкой, клыком, кинжалом, канавкой, шилом, присоской, и понимаешь, что он примет любую форму, чтобы тянуть и тянуть сладострастие. При виде его я дрожу, мое нижнее белье намокает, я чуть не лишаюсь чувств. Живо беру себя в руки, начинаю делать подсчеты, торгуюсь, но старая ведьма, которая заметила мое состояние и знает цену вещей, остается непреклонной. Я уступаю. Дорогая Луиза, я не решаюсь назвать Вам сумму, которую мне пришлось заплатить, но описав вам существо, которое я назову Тирезием, я должна перечислить и его гардеробы, один для девочки, другой для мальчика.