Мне вся эта писанина надоела.
— Ты что, это все в самом деле зубрить собираешься?
— Конечно… Ты не беспокойся, Корноухова. Я никогда ничего не забываю!
В том, что она никогда ничего не забывает, все продумывает, все аккуратненько раскладывает по полочкам и ничего не делает лишнего, мне еще предстояло убедиться, но в то утро я просто отобрала у нее тетрадку, выдвинула Рагозину к прилавку и сказала:
— Все это ерунда… А главное вовсе не это! Главное — покупатель… Смотри! И помалкивай… Сейчас я тебе кое-что покажу!
От ворот к лавке неспешно приближалась какая-то ранняя пташка. Это была здоровенная, не старая еще тетечка. Она не шла, а несла себя, из-под зонтика поглядывая вокруг с видом некоего превосходства. Одета щеголевато, в распахе тонкого шелкового плаща виднелось трикотажное платье, очень модное, с пояском, на грудь выпущен гарусный шарфик с люрексом. На плече покачивалась хорошая сумка с тиснением, хозяйственную сумку на колесиках, еще пустую, она катила небрежно, будто на прогулке.
— Параграф первый. Как ты полагаешь, Рагозина, она при деньге?
— Конечно, — недоуменно пожала плечами Катя. — Иначе с чего бы на рынок пришла?
— Первая твоя ошибка! — усмехнулась я. — Это особа пришла сюда прежде всего себя показать. Видишь, как вырядилась? Туфли-лодочки, а у нас ведь тут не паркеты… Да еще и дождь! Вся бижутерия на виду. Плащ напялила, перчатки лайковые, а зачем? Теплынь же… А уж косметики, косметики!
Дама явно переборщила с макияжем.
— Первый вывод, — сказала я наставительно. — С ходу она ничего не покупает. Потому что для нее этот выход — как первый бал Золушки. Главное — пошататься по дворцу, себя показать. Второй вывод: деньги при ней есть, но не свои. Она изображает, что сама хозяйка, понимаешь? На самом деле, скорее всего, домработница у каких-то денежных… Между прочим, одежонка на ней с чужого плеча, вся достаточно высокого класса, но уже отставленная, бывшая в употреблении. Плащик тесноват, поэтому она его и держит расстегнутым. Перчатки не по размеру. Бижутерия слишком дешевая. Ну а уж раскрасочка! Можешь мне голову оторвать, но, по-моему, она хорошенько попользовалась набором хозяйки и бухнула на себя все ее духи… Окончательный итог: пройдет мимо, если ее не зацепить.
Катя глазом моргнуть не успела, как я оттерла ее плечом, вытащила из ларя-холодильника здоровенную треску, потрошеную и безголовую, шмякнула на прилавок и, делая вид, что не обращаю никакого внимания на эту дамочку, начала злобно орать на совершенно обалдевшую Рагозину:
— Сколько тебя учить, идиотка, что нельзя брать копейки за то, что стоит сотни рублей! Опять ценники перепутала! Это же уникальная рыба! Это же только по виду обычная треска… Ee, совсем наоборот, миллионеры лопают! Если достается… Ну, повезло! Ну, завезли случайно! Так ты объясни людям, что это не дерьмо стандартное! Такую редкость из Индийского океана тащили, ловили тралами на глубине в километры, самолетами в Москву везли! Ей же цены нету! Тетка приостановилась и стала смотреть на нас с пробудившимся жадноватым любопытством. Я еще раз перевернула тушку, с отчаянием посмотрела в небо и заявила:
— Знаешь что? Снимаем все, к чертовой матери, с продажи! Здесь этого не поймут… Я всю партию в центр отвезу, в ресторан «Савой»… И как они такую редкость прошляпили?
Тетка клюнула.
— Эй, куда убираете товар, девочки? Торгуете — так торгуйте… Мы что вам, не люди?
Она сняла перчатку, ткнула пальцем в тушку, понюхала его и сказала с подозрением:
— Тухлятина? Раз с океана? Далеко ж везли…
— Мимо, мадам. Мы вас не задерживаем, — огрызнулась я, даже не повернув головы, и хотела убрать тяжеленную, килограммов на восемь, тушку.
Покупательница ухватилась за рыбину и потянула к себе:
— Беру! Завешивай! Как оно называется?
— Лабардан мозамбикский, — заговорщицким шепотом ответила я. — Ну, если только для вас… Раз вы разбираетесь… Сразу видно хозяйку с понятием!
— А как его готовят? — спохватилась она.
—А как судачок средней консистенции, — завешивая рыбину и вспоминая кое-что из батиных кулинарных рецептов, уже почтительно-нагло сообщила я. — Лучше всего — на пару! Но самое главное, мадам, с лимоном! Слегка оросить… Подавать в горячем виде. Конечно, они там, в своем Мозамбике, используют тропическую ягоду. Но у нас она не вызревает. Спасает только лимончик! Ну в крайнем случае грейпфрут.
— Запомнила…
Я оборачивала треску бумагой как драгоценность, долго и бережно, — священнодействовала. Пульнула такую цену, что тетка дрогнула:
— Скажи пожалуйста, ну прямо тебе осетрина… И даже больше…
— Так ведь натуральный лабардан! — значительно заметила я и небрежно бросила деньги в ящик.
Страшно довольная тетка отвалила.
А я закурила по новой, переживая триумф.
— С первой покупочкой тебя, Катерина! Хороший день будет! Пошел навар — так и покатится. Хотя и дождь. Похоже, ты везучая.
Мне было весело, но Рагозина смотрела на меня как-то отчужденно.
— Ну ты актриса, Машка! — Она нехотя растянула в улыбке бледные губы. — Ты в Щепку или в Щуку поступать не пробовала? Прямо не Маша Корноухова, а принцесса Турандот! Как же так можно? Ты же ей все наврала!
— Не все, — пожала я плечами. — В основном я не отклонялась от истины. Только слегка… приукрасила! А вот ты ни фига не соображаешь, так же как и эта корова… Лабардан и есть обычная треска! Так ее в ресторане «Яр» купчики называли… Между прочим, до революции она действительно была редкостней волжского осетра… Я ведь тоже книжки читаю. По теме. Темны вы еще, девушка! Впрочем, я тебя не виню… Но раз уж по рыбе двинула — так хотя бы справочник для начала у меня спроси, а не за тетрадочку хватайся… Ладно, все это туфта! А вот теперь — главное! Что ты за мою спину шмыгнула? Что глаза опускаешь, как будто боишься смотреть на человека прямо и честно? Клиенту — любому, даже дуре этой — надо смотреть прямо в глаза! Держать взгляд! Улыбаться, лебезить вовсе не обязательно! Но глаз держать — это первое! Глаза в глаза, руки работают как бы отдельно… Клиенту уже как бы неудобно следить за тем, как и на чем его надувают… В смысле веса и прочего.
— А по-человечески разве нельзя? По-честному?
— По-честному — это не на нашем базаре, — вздохнула я. — Не в этой жизни! Ты что, из чистюлек, что ли? Тогда ты не туда попала, Рагозина! Не хочешь мараться, — значит, это не ко мне! Ты мне не пионерка, а я не педагог, чтобы тебя морально перевоспитывать! Для меня главное, чтобы никто мимо не прошел. Так что давай сразу: или — или!
Она думала долго, потом подняла глаза в потолок и, вздохнув безнадежно, выдавила:
— Хорошо… Кажется, я смогу. Раз у вас тут так надо.
Уже тогда, в тот ее первый рабочий день, что-то пока неясное насторожило меня, Катерина смотрела на меня открыто и почти простодушно, но в глубине ее темно-серых, будто прикрытых непроницаемой кисеей глазищ, как на дне глубокого омута, угадывался не совсем понятный холодный и презрительный смешок. Словно это не я ей, а она мне делала громадное одолжение и именно она спускалась с запредельных высот, брезгливо и высокомерно, в ту скользкую и грязную яму, в которой жизнь заставляет кувыркаться меня.
Но я прогнала возникшее на миг отчуждение и решила, что это у нее из-за смятения и почти испуга, что судьба заставляет ее заниматься таким низменным делом только для того, чтобы выжить…
Кто чего стоит — определить просто. Дай человеку работу и посмотри, что из этого выйдет. Только без нянек. Один на один. Когда-то отец меня так учил плавать. Лет в шесть просто сбросил меня со своих плеч на глубину. Было жутко, я вопила благим матом и рыдала, но поплыла сразу. Так что я сказала Рагозиной, что оставляю лавку на ее попечение и отбываю по коммерческим делам до вечера.