- О да. Весь день то приходил, то уходил.
- Вероятно, он никакого внимания на тебя не обращал?
- Нет, обратил. Подошел к моему месту, - хотел бы я, дядя, чтобы он не был таким важным и чопорным, - и сказал: "А, вы - сын мистера Джилса, мастера судовых инструментов?" - "Племянник, сэр", - отвечал я. "Молодой человек, я и сказал: племянник", - возразил он. Но я бы мог поклясться, дядя, что он сказал: сын.
- Полагаю, что ты ошибся. Это неважно.
- Да, неважно, но я подумал, что ему незачем быть таким резким. Никакой беды в этом не было, хотя он и сказал сын. Затем он сообщил, что вы говорили с ним обо мне, и что он подыскал для меня занятие в конторе, и что я должен быть внимательным и аккуратным, а потом он ушел. Мне показалось, что я как будто не очень ему понравился.
- Вероятно, ты хочешь сказать, - заметил старый мастер, - что он как будто не очень тебе понравился.
- Ну, что ж, дядя, - смеясь, отозвался мальчик, - быть может, и так! Я об этом не подумал.
К концу обеда Соломон призадумался и время от времени всматривался в веселое лицо мальчика. Когда они пообедали и убрали со стола (обед был доставлен из соседнего ресторана), он зажег свечу и спустился в маленький погреб, а его племянник, стоя на заросшей плесенью лестнице, заботливо светил ему. Пошарив в разных местах, он вскоре вернулся с очень старой на вид бутылкой, покрытой пылью и паутиной.
- Как, дядя Соль! - воскликнул мальчик. - Что это вы задумали? Ведь это чудесная мадера! Там остается только одна бутылка.
Дядя Соль кивнул головой, давая понять, что он прекрасно знает, что делает; и, в торжественном молчании вытащив пробку, наполнил две рюмки и поставил бутылку и третью, чистую рюмку на стол.
- Последнюю бутылку ты разопьешь, Уоли, - сказал он, - когда добьешься удачи, когда будешь преуспевающим, уважаемым, счастливым человеком; когда жизнь, в которую ты вступил сегодня, выведет тебя - молю бога об этом! - на ровную дорогу, тебе предназначенную, дитя мое. Будь счастлив!
Туман, окутывавший дядю Соля, словно проник ему в горло, ибо говорил он хрипло. И рука его дрожала, когда он чокался с племянником. Но, поднеся рюмку к губам, он осушил ее, как подобает мужчине, и причмокнул.
- Дорогой дядя! - сказал мальчик, притворяясь, будто относится к этому несерьезно, хотя слезы выступили у него на глазах. - В благодарность за честь, какую вы мне оказали и так далее, я предлагаю провозгласить сейчас трижды три раза и еще раз "ура" в честь мистера Соломона Джилса. Ур-ра! А вы ответите на этот тост, дядя, когда мы вместе разопьем последнюю бутылку, хорошо?
Они снова чокнулись, и Уолтер, у которого еще оставалось вино в рюмке, пригубив его, поднес рюмку к глазам с самым критическим видом, какой только мог на себя напустить.
Дядя сидел и смотрел на него молча. Встретившись, наконец, с ним взглядом, он сейчас же начал развивать вслух занимавшие его мысли, как будто и не переставал говорить.
- Как видишь, Уолтер, - произнес он, - это торговое предприятие, по правде сказать, стало для меня только привычкой. Я так втянулся в эту привычку, что вряд ли мог бы жить, если бы от нее отказался; но дело не идет, не идет. Когда носили такую форму, - он указал в ту сторону, где стоял Маленький Мичман, - вот тогда действительно можно было нажить состояние, и его наживали. Но конкуренция, конкуренция... новые изобретения, новые изобретения... перемены, перемены... жизнь прошла мимо меня. Я едва ли знаю, где нахожусь я сам, и еще меньше того знаю, где мои покупатели.
- Незачем думать о них, дядя!
- Так, например, с той поры, как ты вернулся домой из пансиона в Пекеме, - а прошло уже десять дней, - сказал Соломон, - я помню только одного человека, который заглянул к нам в лавку.
- Двое, дядя, неужели вы забыли? Заходил мужчина, который просил разменять соверен...
- Это и есть тот один, - сказал Соломон.
- Как, дядя! Неужели вы не считаете за человека ту женщину, которая зашла спросить, как пройти к заставе Майл-Энд?
- Верно, - сказал Соломон. - Я забыл о ней. Двое.
- Правда, они ничего не купили! - воскликнул мальчик.
- Да. Они ничего не купили, - спокойно сказал Соломон.
- И ничего им не требовалось! - воскликнул мальчик.
- Да. Иначе они пошли бы в другую лавку, - тем же тоном сказал Соломон.
- Но их было двое, дядя! - крикнул мальчик, словно торжествуя победу. А вы сказали - только один.
- Видишь ли, Уоли. - помолчав, продолжал старик. - так как мы не похожи па дикарей, высадившихся на остров Робинзона Крузо, то и не можем прожить на то, что мужчина просит разменять соверен, а женщина спрашивает, как добраться до заставы Майл-Энд. Как я только что сказал, жизнь прошла мимо меня. Я ее не осуждаю; но я ее больше не понимаю. Торговцы уже не те, какими были прежде, приказчики не те, торговля не та, товары не те. Семь восьмых моего запаса товаров устарели. Я - старомодный человек в старомодной лавке, на улице, которая уже не та, какой я ее помню. Я отстал от века и слишком стар, чтобы догнать его. Даже шум его, где-то далеко впереди, приводит меня в смущение.
Уолтер хотел заговорить, но дядя поднял руку.
- Потому-то, Уоли, потому-то я и хочу, чтобы ты пораньше вступил в деловой мир и вышел на широкую дорогу. Я только призрак этого торгового предприятия, самая сущность его исчезла давно, а когда я умру, то и призрак будет похоронен. Ясно, что для тебя это не наследство, и потому-то я счел наилучшим воспользоваться в твоих интересах едва ли не единственной из прежних связей, сохранившейся в силу долгой привычки. Иные думают, что я богат. Хотел бы я в твоих интересах, чтобы они были правы. Но что бы после меня ни осталось н что бы я ни дал тебе, ты в такой фирме, как Домби, имеешь возможность пустить это в оборот и приумножить. Будь прилежен, старайся полюбить это дело, милый мой мальчик, работай, чтобы стать независимым, и будь счастлив!
- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать вашу любовь. Да, сделаю, - серьезно сказал мальчик.
- Я знаю, - сказал Соломон. - Я в этом уверен. - И он с сугубым удовольствием принялся за вторую рюмку старой мадеры. - Что же касается моря, - продолжал он, - то оно хорошо в мечтах, Уоли, и не годится на деле, совсем не годится. Вполне понятно, что ты о нем думал, связывая его со всеми этими знакомыми вещами; но оно не годится на деле, не годится.
Однако Соломон Джилс, рассуждая о море, с тайным удовольствием потирал руки и посматривал вокруг на веши, имеющие отношение к мореплаванию, с невыразимой благосклонностью.