— Неужели его еще не видно? — спросил доктор в двадцатый раз.
— Нет, нигде не видно, — ответила Кэт, снова посмотрев на улицу.
— Но ведь он должен был уже все сдать! И явиться прямо сюда. Отойди от окна, милочка. Я не хочу, чтобы шалопай догадался, как мы о нем тревожимся.
Кэт села рядом со стариком и, поглаживая белыми пальчиками его широкую темную руку, сказала:
— Не тревожьтесь так. Все будет хорошо, вот увидите!
— Да, он, конечно, сдаст экзамены, — ответил доктор, — но… А это еще кто?
Последнее восклицание относилось к круглолицей розовощекой девочке в скромном платьице, которая неожиданно вошла в гостиную, держа в руках связку с книгами и грифельную доску.
— Прошу прощения, сэр, — сказала незнакомка, делая книксен. — Я Сара Джейн.
— Ах, вот как! — отозвался доктор с легкой иронией. — И что же привело вас сюда, Сара Джейн?
— Прошу прощения, сэр, моя маменька миссис Мактавиш велела мне отнести вам вот это письмо от молодого джентльмена, который у нас проживает.
С этими словами девочка вручила доктору конверт, сделала еще один книксен и удалилась.
— Как! — удивленно вскричал доктор. — Письмо адресовано мне, и это почерк Тома. Что случилось?
— Боже мой, — вздохнула миссис Димсдейл, с женской проницательностью отгадав, в чем было дело. — Значит, он провалился.
— Не может быть, — пробормотал доктор, дрожащими пальцами разрывая конверт. — Да нет, ты права! — добавил он, пробежав глазами записку. — Он действительно провалился. Бедняга! Ему это намного тяжелее, чем нам, так что не следует его бранить.
Добряк перечел письмо несколько раз, а потом спрятал его к себе в бумажник с очень серьезным видом, показывавшим, насколько оно было важно. Поскольку это письмо окажет значительное влияние на дальнейший ход событий нашей повести, мы закончим эту главу тем, что, воспользовавшись привилегией автора, заглянем через плечо доктора и прочтем вместе с ним послание Тома. Вот оно от первого и до последнего слова:
«Дорогой отец!
Вы будете огорчены, узнав, что я не сдал экзамен. Мне это очень тяжело, потому что я представляю, какое горе и разочарование это причинит Вам — ничем не заслуженное горе и разочарование, да еще по моей вине.
Для меня же в этом провале есть своя светлая сторона, потому что теперь я могу обратиться к Вам с просьбой, которую обдумывал уже давно. Я хочу, чтобы Вы разрешили мне не изучать больше медицины и заняться коммерческой деятельностью. Вы никогда не скрывали от меня размеры нашего состояния, и я знаю, что и получи я диплом — мне не обязательно нужно будет заниматься врачебной практикой. Таким образом, я потрачу пять лет жизни на приобретение знаний, которые окажутся для меня бесполезными. Я не чувствую особой склонности к медицине, и в то же время мне глубоко неприятна мысль, что я буду просто тратить деньги, заработанные другими. Поэтому мне следует подыскать себе какое-нибудь другое занятие, и лучше всего будет сделать это немедленно. Выбор этого нового занятия я предоставляю на Ваше усмотрение. Сам же я считаю, что, вложив свой капитал в какое-нибудь коммерческое предприятие и прилежно трудясь, я мог бы преуспеть на этом поприще. Я так расстроен своим провалом, что у меня не хватает духу встретиться с Вами сегодня, но завтра я надеюсь выслушать ответ из Ваших собственных уст.
— Быть может, эта неудача окажется не такой уж и страшной, — задумчиво проговорил доктор, складывая письмо и устремляя взгляд на холодное пламя ноябрьского заката за окном.
Глава X
Богемное жилище и его обитатели
Никто из друзей отставного майора Тобиаса Клаттербека, служившего прежде в 119-м полку легкой пехоты, никогда не бывал у него дома. Правда, время от времени он мимоходом упоминал о своей «скромной обители» и даже любезно приглашал новых знакомых без стеснения заглядывать к нему, когда они окажутся в его краях. Однако эти приглашения не приводили ни к каким практическим результатам, поскольку майор предусмотрительно забывал упомянуть, где именно находятся вышеупомянутые края. И все же у приглашенных оставалось смутное ощущение, что им каким-то образом довелось воспользоваться гостеприимством майора, и порой они отплачивали ему менее эфемерной любезностью.
Бравый майор был постоянным украшением карточной комнаты «Бесхвостой лошади» и окна курительной клуба «Золотая молодежь». Высокий, важный, корпулентный, с одутловатым, бритым лицом, подпертым чрезвычайно высокими воротничками и старомодным галстуком, майор казался символом и воплощением респектабельного джентльмена средних лет. Цилиндр майора всегда отличался замечательным лоском. На сюртуке майора нельзя было подметить ни единой морщинки, и, короче говоря, нигде от лысой майорской макушки до ногтей на пухлых пальцах рук и подагрических пальцах ног самый взыскательный критик манер и одежды, даже сам прославленный Тервидроп, не сумел бы указать ни одного изъяна. Добавим к этому, что речь майора была столь же безупречна, как и его облик, а также, что он был заслуженным воином и бывалым путешественником, чья память казалась обширным хранилищем богатого опыта, приобретенного за долгую, изобиловавшую приключениями жизнь. Соедините все эти качества воедино — и вы не усомнитесь, что знакомство с майором могло бы показаться весьма желательным и приятным.