— Идите за мной, — сказала ему сеньора Мендоса.
Она привела его в просто обставленную комнату размером приблизительно девять на четырнадцать футов. У одной стены стоял небольшой каменный очаг, пол был выложен плитками, стены отштукатурены; на внутренней стене располагались окна, которые, Торквемада знал, всегда выходят во двор, каким бы маленьким он ни был. Обстановка комнаты состояла из стола, нескольких стульев и буфета.
Ужин был накрыт на двоих — раввина и его жену. Две тарелки, хлеб, немного сыра, оливки и лук — вот все, что было на столе. Когда Торквемада вошел в комнату, раввин, сидевший у дальнего конца стола, встал, вопросительно посмотрел на приора — молча ждал. В конце концов Торквемада не выдержал, откинул капюшон и спросил:
— Раввин Мендоса, ты не узнаешь меня?
— Я знаю тебя, приор, — ответил Мендоса.
— Ты знаешь и Альваро де Рафаэля.
Мендоса продолжал стоять у стола, глядя на Торквемаду так, словно не слышал его.
— Я говорю, что ты знаешь его, — настаивал Торквемада.
Мендоса отодвинул стул, обогнул стол и подошел к приору.
— Почему ты спрашиваешь меня об этом? — сказал он, в голосе его сквозило отчаяние: он старался догадаться, какую западню готовит ему Торквемада. — Предположим, я скажу, что знаю его, — и что тогда? Ты пошлешь за ним своих солдат. Поставишь его перед так называемым судом в камере инквизиции. Его станут обвинять, он станет отрицать обвинения. Тогда вы отправите его в то страшное место, что зовется у вас кельей веры, и будете мучить до тех пор, пока не сломите его ум и дух…
Тусклым, безучастным голосом Торквемада ответил:
— Все это уже позади, раввин. Сейчас он в камере инквизиции.
Сеньора Мендоса покачала головой и опустилась на стул. Раввин закрыл на мгновение глаза, лицо его исказило страдание. Но он тут же взял себя в руки и, понизив голос, осторожно спросил:
— Кто ты, приор Торквемада? Наши мудрецы говорят, что жизнь нам дана, чтобы поддерживать добрые отношения с другими людьми. Всю мою жизнь я пытаюсь понять людей, подобных тебе. Самый жестокий и тупой поденщик ест хлеб и мясо, твоя же пища, и не просто пища, а пир, — человеческие страдания.
— Пир? Нет, раввин. Какой уж тут пир, когда чужая боль отзывается в тебе такой же болью.
— Вот как? — произнес Мендоса. — Ты и перед Всевышним осмелишься оправдываться за причиненные тобой страдания и смерти тем, что боль этих несчастных отзывалась болью и в тебе? И такую софистику ты преподносишь Богу? Послушай, приор, подобные мысли недостойны тебя. Что ты можешь знать о муках, приор?
— Я служу моему Господу, как он повелевает мне, и пришел я к тебе не для того, чтобы обсуждать теологические вопросы с иудеем.
— В таком случае зачем же ты пришел ко мне?
— Альваро де Рафаэль попросил привести тебя к нему…
— И ты согласился по доброте душевной? Ты это хочешь сказать? Я что, ребенок, чтобы поверить тебе? Или дурак? Ты хочешь, чтобы я поверил в эту чушь?
— Ты не Бог, чтобы я перед тобой оправдывался! — отрезал Торквемада. — Я дружил с Альваро де Рафаэлем двадцать лет.
— Так, значит, ты арестовал его и осудил на пытки из братской любви? А потом привяжешь к этому проклятому столбу на площади веры и в знак высшего доказательства своей любви сожжешь его и станешь вдыхать запах его горящей плоти?
— Только ради спасения его души, — сказал Торквемада.
Мендоса покачал головой, отвернулся, пересек комнату, подошел к жене. Положил руку ей на плечо, вздохнул и обратился к Торквемаде:
— Ненависть — вот что дается нам хуже всего. Да поможет мне Бог, но мне жаль тебя, приор. Хорошо, веди меня к нему.
Тут жена раввина вскочила и преградила мужу дорогу.
— Нет, — твердо сказала она. — Нет! Я не пущу тебя с ним!
— Раз дон Альваро просил меня прийти, я должен выполнить его просьбу, — ответил Мендоса.
— Но ведь там инквизиция, — умоляла его женщина. Повернувшись, она указала на Торквемаду — рука ее дрожала. — Только взгляни на него. Ты знаешь, кто он и чего от него ждать.
— Нет, дорогая, — терпеливо произнес Мендоса. — Я не знаю, кто он и чего от него ждать. Знай я, мне было бы легче. Даже в это страшное время мне было бы легче. Но я не знаю, кто он. И не знаю, чего от него ждать. И да простит меня Бог, не понимаю, для чего такие люди, как он. И все же мне придется пойти с ним.
Раввин мягко отстранил жену и направился к двери. Торквемада последовал за ним.