Кирилл Алексеевич Шатилов
Алое пламя в зеленой листве
(Торлон — 1)
Сколько он ни открывал глаза, светлее не становилось. Изо всех сил зажмурившись, досчитал до трех и снова с замирающим сердцем поднял отяжелевшие веки.
Кромешная тьма.
Уж не ослеп ли он?
Если б ему выкололи глаза, он бы наверняка испытывал боль. Сейчас же он не ощущал ничего, кроме изумления и исподволь накатывающего откуда-то из глубин сознания ужаса.
Попробовал поднять руки к лицу. Ладони уперлись во что-то твердое и шершавое. Плохо струганное дерево. Занозы. Вот и больно. Значит, он не спит и все чувствует. Что же с глазами?
Подтянув руки к груди, изловчился и все-таки провел пальцами по лицу. Нос, ресницы, брови. Все на месте. Он часто-часто заморгал. Мрак не исчез.
Зато теперь он отчетливо сознавал, что лежит на спине. Под затылком какая-то твердая подставка. Неужели он мог заснуть в таком неудобном положении? Ведь сколько он себя помнил, засыпать ему удавалось исключительно на боку.
На всякий случай прислушался. Мертвая тишина. Только собственное тяжелое дыхание. Отчего такой спертый воздух? Как в гробу.
Он попробовал повернуться. Помогая себе руками, всадил в ладони новые занозы.
В ногах что-то подозрительно звякнуло.
Ноги тоже почти не сгибались в коленях, сразу упираясь в невидимую твердую преграду.
На память приходили лишь разрозненные картинки из недавнего прошлого. Спаленная страшными норманнами деревня, где погиб его старший брат. Долгое путешествие по реке, названия которой он никогда не знал. Первый день в валяльном цеху, когда отец с гордым видом мастера показывал ему, как надо обращаться с шерстью. Свадьба с Мэри, когда их чуть не залило проливным дождем, и было обидно и смешно одновременно…
Как ни странно, он совершенно не помнил, что непосредственно предшествовало его сну. Кажется, к ним наведался этот старый пройдоха Джон, вот уже который год собиравшийся отдать душу Господу и всякий раз разочаровывавший своей живучестью соседскую ребятню, уж больно охочую до его сада с наливными яблоками. Насмешник Том ухитрился даже взять с него слово, что, если Джону перевалит за восемьдесят, он покинет Уинчестер и отправится отшельничать к монахам. Монахи, которых имел в виду Том, были вовсе не отшельниками, а обычными безобидными пилигримами, что каждую весну проходили через их места по пути в одним им ведомые Святые земли. Однако жители Уинчестера, привыкшие к шумным толпам и веселью за кружкой доброго эля, имели обыкновение всех чужеземцев, а тем более хмурых и облаченных в длинные серые робы, называть «отшельниками».
Зачем же к ним забрел старина Джон? Или это был вовсе не он? Что же происходит?
Дышать становилось все труднее. Несмотря на царивший вокруг холод, его предательски бросило в жар. По лысому темени поползли капельки пота.
Только сейчас он вспомнил, как зовут его самого: Уил. Уилфрид. Уилфрид Гревил, если уж быть точным до конца. Сын валяльщика шерсти и ткачихи, ставший со временем пусть и небогатым, но вполне почтенным благодаря почти всегда честному труду торговцев бурелью.[1] Не далее как в прошлом году принят в местную гильдию.
О чем это он думает? При чем здесь гильдия, когда он не может как следует повернуться или увидеть собственную руку, дрожащую где-то перед глазами, не говоря уж о том, чтобы встать и пойти домой.
Уилфрида Гревила била дрожь.
На самом деле он подсознательно понимал, что с ним произошло, но смертельный страх мешал ему признаться в этом даже самому себе.
Нечто подобное случилось с ним однажды в детстве, когда он увидел входящего в дом человека в иссеченном доспехе, похожем на норманнский. Тогда он повалился на пол и потерял сознание на долгие два дня, а когда очнулся, перепугал всех домочадцев и священника, пришедшего исполнить свой долг и уже начавшего обряд отпевания.
С тех пор минуло почти тридцать лет, и Уил думать забыл о своем странном недуге. И вот он открывает глаза и ничего не видит. Безлунными зимними ночами мать любила повторять присказку: «темно, как в могиле». Как в могиле. Он в могиле. Не просто в могиле — в гробу. Ведь он не какой-нибудь паршивый крестьянин. В гильдии не жалели средств на своих собратьев. Особенно когда речь шла о последнем долге перед покойным. На прошлое Рождество он сам был свидетелем того, с какими почестями хоронили Лоренса Ладлоу. Но у того было трое внуков и неизлечимая чахотка, донимавшая его столько, сколько помнил его Уил…
Обливаясь холодным потом, несчастный уперся костяшками дрожащих пальцев в дерево перед собой… над собой. Сквозь густую пелену затхлого воздуха до его ноздрей донесся бередящий запах свежетесаной древесины.
1
Бурель — в средневековой Англии грубая шерстяная ткань, использовавшаяся главным образом бедняками. —