можете обыскать мой самолет. Вы ничего не найдете.
Мужчина, который говорил на английском, дал сигнал некоторым другим мужчинам.
Они немедленно убрали пистолеты в кобуру и поднялись в самолет.
– Мы получили анонимное послание, в котором говорилось, что у вас в самолете
спрятана тысяча фунтов кокаина.
Доминик рассмеялся. И это был ликующий смех, почти как, если бы он находил эту
ситуацию забавной.
– Зачем мне это делать? Зачем мне летать с таким количеством кокаина в самолете в
чужую страну? Это было бы самоубийством.
Мужчина пожал плечами, опуская пистолет, но держа его наготове. Затем он
зажестикулировал другой группе мужчин, которые также убрали пистолеты в кобуру и
подошли к нам.
– Нам нужно приковать вас наручниками, пока мы ищем, – сказал мужчина, – для
нашей безопасности.
Доминик протянул свои запястья, его глаза внимательно наблюдали за полицейским,
который подошѐл ко мне.
– Аккуратнее с ней – сказал он.
Я задалась вопросом, должна ли я быть польщена тем, что он так беспокоился.
Полицейский защѐлкнул наручники на моем правом запястье, затем вывернул его за
мою спину, дѐргая другую руку назад.
Боль вспыхнула в плече, но я почувствовала странное облегчение. Если я проведу
эту ночь в тюрьме, Доминик не сможет мне сегодня навредить. Это было как короткая
Торн – 3 Гленна Синклер
передышка от неизбежного ужаса.
– Блять! Обязательно быть таким грубым? – проворчал Доминик, когда другой
полицейский застегнул наручники на нѐм. Его громила тоже жаловался, спокойно
выражая проклятия под нос, когда они надели наручники и на него.
Мы стояли и ждали, пока закончится обыск. Доминик улыбнулся, когда полицейские
вышли с самолета ни с чем и пораженным взглядом в глазах. Но затем приехала
другая машина с несколькими собаками. Большой, грузный полицейский повел собак
к самолету. Я увидела вспышку страха в глазах Доминика, когда собаки сразу начали
лаять.
Я была не удивлена, когда грузный полицейский вернулся с огромным пакетом
кокаина в его руке.
– Похоже, вы выбрали самоубийство, господин де Лука, – сказал полицейский по
обмену, когда схватил его за руку и повѐл к одной из машин.
Доминик посмотрел на меня:
– Если я узнаю, что за этим твой муж...
Холод плясал вверх-вниз по моему позвоночнику. Если бы была одна вещь, которую
я узнала о Доминике к этому моменту, это было бы то, что он не дает пустых угроз.
Они посадили меня в другую машину. Я больше не видела Доминика, его громилу,
или кого-нибудь ассоциирующего с ним. Машина, в которой была я, заехала в
подземный гараж, и меня повели в комнату, в которой были только узкий стол и пара
складных стульев. Мне сказали, что придут поговорить со мной через несколько
минут, но чувствовалось, будто прошли часы. Я на самом деле не знаю, как долго я
была там. Возможно, меньше часа. Время, казалось, изменилось для меня, по
крайней мере, так я воспринимала это. Я сидела на стуле и ковыряла тонкую плѐнку
лака на своих ногтях. В голове была пустота.
Опять же, думаю, это был шок. Так много вещей произошло за последние несколько
дней. Я должна была поехать в милый, расслабляющий круиз, чтобы залечить своѐ
разбитое сердце. Но это приключение вышло не таким расслабляющим.
Зато теперь эта ситуация показала мою жизнь в перспективе. Моя борьба в поиске
приличной работы стала внезапно пустой. Работа в Старбаксе была не такая уж
плохая. Мой босс предположил несколько недель назад, что я могла бы стать
управляющим. Это не была исполнительная работа, о которой я мечтала в колледже,
но это оплачивало счета. Деньги были не такой уж проблемой. У меня до сих пор был
счет в банке с суммой чуть более миллиона долларов, благодаря доле. Я не трогала
его месяцами. Даже после того, как Майлз выкинул меня. Точно так же я оставила
машину, которую он мне купил, телефон, который он мне дал, и список предложений
работы, которые он организовал для меня. Но теперь... Я сдержала свою часть
сделки. Я должна пересилить себя и использовать то, что он мне дал, чтобы
улучшить свою жизнь и жизнь моих тѐтушек.
И затем был ещѐ Майлз.
Моѐ сердце болело, когда я думала о нѐм. Я любила его. Я знала это до того, как он
выкинул меня, и знала это сейчас. Воспоминания о фотографиях, которые показал
мне Доминик, делали боль еще сильнее. И осознание того, что он мог всѐ закончить в
мгновение ока, что он мог оттолкнуть меня, как только я стану бесполезна для него,