– Больше ничего не вспомните?
Иван Николаевич задумался. Прошло минут десять; Смирнов уже собирался поблагодарить хозяина и удалиться, как тот поднял голову и улыбнулся.
– Кажется, я кое-что вспомнил! Если бы вы меня не спросили… По-моему, рядом с Матвеевым валялись часы. Наверное, он боролся за свою жизнь, вот часы и свалились…
– А как они выглядели?
– Часы? Обычно. Небольшие, с позолоченным браслетом. А может, и золотые… И знаете, с зелеными камешками. Я вспомнил! Если бы камешек не сверкнул, я бы этих часов не заметил. Я и так про них забыл! Думаю, они упали у Дениса Аркадьевича с руки, либо когда он боролся с убийцей, либо когда падал.
Больше Наумов, как ни напрягался, ничего добавить к сказанному не смог.
– Спасибо вам, Иван Николаевич. Можете не опасаться, я вам во вред ничего из сказанного использовать не буду. Трость вашу нашли на месте убийства, но никто не знает, что она принадлежит вам. Как я об этом узнал, не скажу. Пока вы можете быть спокойны. Думаю, вам ничего не грозит.
По дороге домой Славка вспомнил, что на руке убитого Матвеева были часы, только не позолоченные, а швейцарские, механические, с корпусом стального цвета. Так, во всяком случае, следовало из протокола осмотра места происшествия, с которым Славке удалось ознакомиться за определенную плату. Никаких других часов рядом обнаружено не было. Так что… можно считать Наумова лжецом. Но господин Смирнов почему-то склонялся к мысли, что часы, о которых говорил Наумов, на месте убийства были. А потом исчезли. Куда? Когда именно? И как? Хотелось бы получить ответы на эти вопросы. Но пока это не представлялось возможным.
Славка был доволен результатом своих усилий. Огорчало его только то, что он ни на йоту не приблизился к дневникам. Где они? Это оставалось загадкой.
ГЛАВА 12.
Виктор осторожно встал, стараясь не разбудить жену, прошел в ванную и включил горячий душ. Он любил думать, стоя под струями воды, словно эта водяная завеса отделяла его на время от окружающего мира, который отвлекал и требовал внимания. Здесь же, за прозрачной шторкой, в тумане пара и шуме капель, он был один на один с собой, даже без одежды, которая стесняла и накладывала определенную манеру поведения, а в своем первозданном виде, – как в первый день от сотворения Адама…
Это потом, когда он побреется, наденет отлично сшитый костюм, рубашку и галстук, кожаные туфли, побрызгается французским одеколоном и уложит волосы при помощи геля, – на его лице появится официальная маска делового человека, расчетливого коммерсанта, преуспевающего бизнесмена, корректного, вежливого, прекрасно воспитанного, который известен в этом мире как Виктор Михайлович Дунаев, надежный партнер, верный супруг, вызывающий зависть обладатель красавицы-жены…
Боже! Как много всего скрывается под этой его бесстрастной, искусственной маской, – целый огненный вулкан, клокочущее нутро которого вот-вот выплеснется на поверхность! Там, в темных и жарких глубинах его кипят болезненные страсти, ревность, сожаление и бешенство, ненависть и боль, обида и раненая гордость, жажда понимания и любви, неутоленная нежность, нереализованные стремления, не достигнутые цели.
Виктор тяжело вздохнул и опустил голову. Горячая струя приятно обрушивалась на шею, плечи, как маленький ручной водопад. Говорят, что невозможно покорить стихию… Виктор давно понял, что самая неукротимая стихия, – это люди! Какое блаженство быть любимым ими, и какая мука – вечно тосковать и желать этого блаженства, осознавая невозможность обладания им. Как бы ни прекрасна была окружающая природа, как бы ни радовала глаз сказочными красотами пейзажа: морской гладью, горными вершинами, цветущими садами; сколько бы ни было в наличии денег, машин и домов, сколько бы ни создавалось произведений искусства, товаров и развлечений, – человеку нужен человек , чтобы идти рука об руку, вместе , радоваться созданному, любоваться красотой, делиться впечатлениями, обмениваться нежностью и любовью. Эта старая истина лежит на поверхности, но никто ее не видит.
Люди страдают и не видят причины своих страданий. Люди ищут и не видят предмет своих поисков. Виктору понадобилось много времени, чтобы убедиться в том, как необходим ему человек рядом: не кто-нибудь, а женщина; не какая-нибудь, а его жена, Аглая. А что он сделал для того, чтобы обладать ею? Не телом, нет… это примитивно и не дает всей полноты блаженства. Ему нужна была она вся, – и то, что она жила с ним в одной квартире и спала в одной постели, не сделало его счастливым. Потому что он чувствовал в ней ее отдельный мир, который она как бы приносила и уносила с собой, и в котором ему не было места. То есть она давала ему что-то, как дают ребенку кусочек коржа от торта, чтобы он не плакал, – а сам торт приберегают для праздничного стола, чтобы угощать им других.
Виктор не интересовался ее миром, – он хотел, чтобы интересовались им, мужчиной, его ценностями и его желаниями. Он хотел от жены внимания, огорчался, что его мало, и обвинял. Он был несчастен и не мог понять, почему. Вероятно, ему больше подошла бы женщина «попроще», которая слушалась бы его, выполняла его указания и делала бы то, что он хотел. Одно время Виктор именно о такой спутнице и мечтал. Он много раз прокручивал в уме ситуацию, когда рядом с ним женщина, у которой нет своего мира, которую не нужно завоевывать, для которой не нужно стараться быть интересным, соответствовать, и вообще прилагать усилия, чтобы привлечь ее внимание. Сначала это казалось заманчивым. «Райская жизнь», которая ожидала Виктора, виделась островком блаженства, на котором он вместе со своей непритязательной подругой вкушает плоды земные. А завтра? А через неделю? Все то же… И через месяц, и через год…