С теми офицершами, с которыми я ждала возвращения мужа, вскоре стала терять общий язык и интересы. Они были точно такими, какими должны были быть офицерши по Ларискиным рассказам. Служили вместе с мужьями.
Меня просто раздражал этот военный пионерский лагерь, с общими правилами и распорядком жизни для всех, не только мужей и матросов, но и почему-то для нас и детей.
Утром моряки выскакивали из дома, оторвавшись от тел любимых подруг, перескакивая через ступеньки, летели по лестнице общежития на какое-то общее построение. Топот и гул лестницы, быстрые шаги, хлопанье дверьми, так начиналось каждое утро. Смешно ведь, ей богу! Взрослые мужики, а как в детском лагере, утренняя линейка. Днем, вся многотысячная база, со всеми нами, вместе взятыми, обедала. Причем в одно и то же время для всех. Даже местная школа, магазины все работали по общему распорядку. Вечером, слава богу, еще можно было примериться, если бы не звуки военного духового оркестра где-то там за казармами. Эхо отдавалось от унылых скал, окружающих нашу базу и нелепо врывалось в окна, и душу. Это называлось у них развод и караул! Точно, я говорила себе, самый настоящий развод и караул. Но не тот, что у них, а у меня с Митютей. Кстати, его приход опять переносился на неопределенное время.
Спустя годы я поняла, что все меня раздражало потому, что я была не готова к такой жизни, не сталкивалась и по причине неприятия Витюти, не хотела воспринимать ее такой, какой она была и какой жили все окружающие вокруг, включая жен и детей.
Я их жизни не то что не понимала, а ее тогда не воспринимала решительно!
Началась хандра. Мне нечем было заняться. Я настолько обленилась, что перестала даже что-то себе готовить. Ограничивалась бутербродами, кофе и чаем. Я, наверное, умерла бы там голодной смертью, если бы меня не навестила моя первая попутчица, Нинка, с которой я вместе приехала.
Обычно, я валялась в постели, что — то читала, иногда без всякого интереса накладывала на себя ручки, но это не выходило по нормальному, так как все время за дверью я слышала звуки жизни нашего общежития. Правда, однажды завелась от того, что за стеной, ночью услышала звуки не только плача маленького ребенка, но и потом, те самые, любовные звуки. Я даже припала ухом к стене, слушала эту музыку совокупления в тоске и зависти. А потом сама себя отлюбила и даже стонала. Как я потом догадалась. Это по тому, что на следующий день я столкнулась со счастливой моей партнершей, той, что за стеной была, и она на меня как-то странно так посмотрела.
И в тот день, когда ко мне постучали, я недовольная спросила, пускать к себе никого не хотела, а ей открыла. Нинка, была с подругой и вся просто цвела, пришла меня благодарить за то, что она наконец-то залетела, а по ее словам, она забеременела. Дело в том, что пока мы с ней добирались и ехали, она все о себе рассказала и особенно сокрушалась по поводу того, что уже год жила с мужем и все никак не могла забеременеть. Я расспросила ее и быстро рассчитала для нее дни наиболее благоприятные для оплодотворения. И еще дала парочку полезных советов. Сказалась моя практика и хорошая учеба. А я ей дала советы, тетки, врача, из родильного отделения, где мы практику проходили и где она меня заприметила. Даже уговаривала к ним на работу поступать. Так, что мои рекомендации сработали.
Я была рада за нее и за себя. Хоть на что-то сгодилась. Но оказывается, не только ей, а и другим нужна была моя консультация. И вскоре ко мне стали приходить, сначала ее знакомые, а потом и вовсе посторонние женщины. У всех были проблемы и довольно разные. Сказывалась их служба, с долгими перерывами и без мужей, да и погодные условия, которые всех тут губили. Снег, ночная тьма полгода, ветры. Я, как могла, помогала. Бескорыстно, конечно, но в благодарности за помощь мне тетки стали таскать выпечку, пельмени, блинчики и еще, черт знает что. Так, что я зажила и ожила.
Не принятая нормально в дамское общество офицерш, а даже более того, прозванная медсистриской, я связалась с такими же, как и я, офицершами, вернее, офицерскими подстилками, как их в гарнизоне все называли. Они, как и я, приезжали к мужьям только тогда, когда им что-то было надо материальное. Потому и встречали их с моря, чтобы потом, ублажить и выманить побольше денег. По сути, я дальше всех их пошла, так как ни разу за полгода к мужу не приезжала. Он сам мне все время пересылал деньги. А те, другие, офицерши, те ждали и рады были им, своим морякам, даже без денег. Но уж этого я не могла принять никак. А так, как я таковой не стала и не желала становиться, то меня очень скоро раскусили и вытолкали к подстилкам. Тут-то я и пригрелась.