– Артем, – гора протянул мне руку, – а это брат мой, Антоха.
– Василиса, – пожала я большую ладонь.
– Ого, да тут точно сказка. А мы еще думаем, что за ерунда с Олегой: то он после перелета не отошел, то у него голова разболелась, то животом мается, болезный наш. А он тут русалок на пельмени ловит.
– Ну хватит уже стебаться, – покраснел Олег.
– Василиса, – подал голос Антон, также как брат широко улыбаясь, – вы же отпустите своего парня с нами ненадолго в спорт-бар, Реал Мадрид играет.
– Конечно-конечно, – я стала подниматься, чтобы уйти.
– Сидеть! – прикрикнул на меня Олег. – Парни, на два слова.
Он сгреб в охапку обоих здоровяков и потащил в прихожую.
– Пацаны, вы что, ох… – долетело гневное ругательство.
«Мало того, что орет, так еще и матерщинник!»
– А чего такого? Она же у тебя живет, придешь ночью, все успеете, – хохотнул кто-то из братьев.
– Темыч, валите.
– Ладно, дай хоть с Василисой попрощаемся.
– Нечего с ней прощаться, идите уже, – щелкнул замок.
– Ой, подождите, мальчики! – сорвалась я с места, хватая коробку с «Наполеоном». – Это вам, – протянула я торт Артему, – компенсация за Олега.
– Не весь! – перехватил коробку Солический. – Сейчас кусок отрежу, остальное забирайте.
Он унес торт обратно в комнату.
– Мировой парень, правильно выбрала, – подмигнул мне Артемка. – В субботу хоккей, наши играют, мы билеты уже купили, очень дорогие. Ты уж отпусти Олегу на матч.
– Так я и сегодня отпускала, он сам не идет, – пожала я плечами.
Олег вынес отощавшего «Наполеона».
– Классная девчонка, – похлопали братья моего соседа по плечу и скрылись с тортиком за дверью.
– Ох, Васька, спасибо, что подыграла, – Олег стер со лба воображаемый пот. – Боялся, упираться станешь, мол, он мне не парень, сосед. Тогда бы точно в бар утащили.
– А что плохого в баре? – хмуро улыбнулась я. – Ты алкоголик завязанный?
– С ума сошла, нет, конечно. Ты видела этих шкафов, и Леха такой же. Пиво ведрами могут в себя заливать и хоть бы хны, а у меня такое похмелье потом, голова лопается.
«Так вот он зачем меня на пельмени позвал, чтобы от дружков отделаться», – я как-то подрасстроилась, ну так, самую малость.
– Я тоже пойду, у меня завтра экзамен, – стала ногой нащупывать свои тапки.
– Ну уж нет. Пока торт не съешь, не выйдешь, – Олег скрестил руки на груди, загораживая проход. – Видел я, какими влюбленными глазами ты на этого Наполеона смотрела. Если бы на меня так девушка глянула, я бы по потолку от радости бегал.
– Ну, если только малюсенький кусочек. – замялась я.
– Так там и остался маленький кусочек, щедрая ты наша.
Маленький кусочек оказался огромным кусищем. Я разрезала его на пополам:
– Ты тоже отдувайся, – сунула я Олегу под нос тарелку.
Солический принялся мучить свой кусок, а мой голубчик как-то сам собой пошел: тесто слоеное, такое тоненькое мягонькое, крем нежный, во рту тает. Ну, как тут не есть.
– А ты матом ругаешься? – вспомнила я разговор в прихожей.
– Я? Да ну, нет… никогда… иногда, но редко… очень редко. А что я ругался? И что я сказал?
– Я вот матом не ругаюсь, поэтому не могу тебе передать, что ты сказал.
Последняя крошка исчезла с тарелки, и вправду маловато. Олег пододвинул ко мне свой кусок, я начала невольно соскабливать крем и оттуда.
– Да ешь уже и мой. Чего ты там скребешься? Значит, парень тебе не нужен, и муж тоже.
«Опять завел эту песню!»
Я набила рот тортом, чтобы не отвечать. Видишь, жую, чего пристал?
– Но одной ведь скучно. Вот и тортик не с кем покушать.
– Тортик и одной можно есть. У меня, например, тетя Женя никогда замужем не была и прекрасно тортики одна кушает, ну или нас с Маринкой зовет. Маринка – это сестра моя младшая. И знаешь, тетя всегда энергичная, жизнерадостная, полмира объездила. А мама только в Геленджике-то и была, и на даче в Березовке. Ей все время некогда, у нее слово «надо» на первом месте: надо одеть, надо обуть, надо покормить, надо, чтобы муж был как у всех. Вот этот дядя Слава и нарисовался, потому что надо. Мне иногда кажется, что она нас с Маринкой любит, потому что надо своих детей любить. А тетя Женя, она свободна от всяких надо, она легко по жизни идет, ей весело.
И чего меня опять понесло душу перед ним выворачивать? Уходить домой надо, а то снова какие-то слезы навязчивые подступают.
– Малая ты еще, ничего не понимаешь, – грустно улыбнулся Олег (тоже мне старичок), – веселая, не значит счастливая. Может, твоя заваленная проблемами матушка в сто раз счастливее этой свободной тети Жени. И вообще, не во всех семьях так живут. Мои вот родители тридцатник уже вместе прожили, я даже ни разу не видел, чтобы они поссорились, так поспорят иногда, помогают друг другу.
– А ты на меня сегодня кричал, – вдруг вспомнилось мне.
– Я на тебя? – удивился Олег.
– Да, ты крикнул – сидеть, как Тузику.
– А ты на меня тоже тогда прикрикнула: «Живо руки мыть!», я чуть в ванну не полез целиком намыливаться. Так что – один-один.
Мы расхохотались.
– Ладно, мне правда пора, – я решительно встала из-за стола.
– Ну, раз тебе парень не нужен, а я, между прочим, набиваюсь, если ты не заметила, то давай пока хотя бы друзьями побудем. Идет? – и опять меня своими голубыми глазищами сверлить.
– Идет, – я отчего-то покраснела.
– А друзья иногда в щечку целуются? – очень мягко проворковал Олег.
– Вот этого точно не надо, – отмахнулась я, смеясь – знаем мы, в романах читали: сначала в щечку, потом девять месяцев и коляска.
– Блин, это где ж такие интересные романы пишут, дай почитать?
– В другой раз.
С большим трудом и набитым желудком я вырвалась домой. Вот и зашла на секунду, солонку отдать, а завтра-то экзамен!
В первую пятерку мне попасть не удалось, не обладаю я пробивными способностями. Обычно группа буквально толкает в дверь: «Иди, Колоскова, ты же отличница, а мы посмотрим, как принимать будет». Но в этот раз «на амбразуру» никто кидать меня не собирался: то ли экономика показалась всем легким предметом (деньги считать каждый умеет), то ли подействовал слух, что пятидесятилетний Михалыч – человек одинокий, никуда не спешащий, и особенно душевно любит поговорить с двоечниками, идущими в задних рядах. Не попала я и во вторую пятерку, и в третью, и даже, пытаясь уже войти в дверь с четвертой компанией, была оттеснена Толиком Галкиным, который вдохновенно брехал, что ему срочно надо из школы забрать сестру (видела я его сестру дзюдоистку, такая сама кого хочешь заберет). В общем, попала я в аудиторию в последних рядах.
Заметно подуставший Михалыч щедрым жестом указал мне россыпь билетов. «Ценные бумаги и их виды», – да неплохо. Я села строчить убористым почерком: акции, облигации, векселя, фьючерсы… Исписав два листа, добавила на всякий случай про биржу, котировки, «быков» и «медведей», ну, мало ли, вдруг пригодится. С немного дрожащими руками села отвечать, открыла было рот, но тут у препода зазвонил телефон. Размякший и расплывшийся на кресле Михалыч вдруг встрепенулся, приосанился: «Алло, – улыбнулся он кому-то в трубку, – уже заканчиваю. Сейчас буду».
– Пять устроит? – раскрыл он мою зачетку.
– Устроит, – мне стало обидно от такого пренебрежения, я ведь готова!
– Ну, так беги домой, Рожкова. Видишь, уже темнеет.