Ладонь нежно сжала ладонь Бригиды.
— Не давай ему портить твой вечер, — тепло сказала Нина, едва слышная за пением и гуслями. — Поверь, наша деревня не всегда такая.
Мама говорила ей о жестокости мужчин, она такого еще не видела. Удар возник из ниоткуда, на его месте мог бы подойти простой вопрос.
— Ты одна из ведьм, да? — прошептала она. — Я видела двоих, когда была там…
Нина знала, могла всем рассказать. Все тело Бригиды стало неподвижным, как в смерти.
— Но я слышала, что их три, и у тебя те же лиловые глаза, что у ткачихи.
Ткачиха. Она говорила о мамусе.
Слабо дыша, Бригида опустила голову и сглотнула, громкая песня пропала за ее мыслями. Это… возможно, вот-вот ее теория будет проверена. Или ее примут, как она надеялась, или… она лично узнает о жестокости мужчин, а они о гневе Мрока.
— Не переживай, — тихо сказала Нина. — Я никому не скажу. Вы помогли мне больше, чем ты думаешь.
Нина была в доме. Мама продавала лекарства, так что это не поражало, но редкие совались в лес, к озеру и ведьмам, если не нуждались в чем-то сильно. В чем нуждалась Нина?
И сколько других могли так сказать? Сколько людей узнали ведьму Мрока, но просто приняли, ничего не сказав?
Нина с печальной улыбкой кивнула на танцующих.
— Идем. Еще не кончилось Торжество Матери. Станцуем на радость Мокоше?
* * *
Напевая песню из деревни, Бригида шла по мокрым от дождя полям в темноте, светила лишь луна и огоньки из домов фермеров неподалеку, направляя ее. Черный силуэт леса нависал впереди, тьма скрывала ее личность.
Вечер оказался счастливым, без проблем. Жаль, что она не смогла поговорить с художником, но Нина отвлекла ее, желала все объяснить насчет праздника, засыпала ее вопросами о жизни в лесу, об озере и лесе. Они смеялись и танцевали, и хоть энергия Нины была безграничной, ноги не могли выдержать всю ночь плясок.
Что она скажет маме и мамусе, чтобы ей дали снова увидеть Нину? Хоть вечер прошел хорошо, мама и мамуся не будут рады. Деревня всегда была под запретом, и хоть жители приняли ее, это не превратит грядущие укоры в праздник.
Она должна была как-то убедить их, что это хорошо. Что это безопасно, но…
Она уже пыталась сказать маме и мамусе, как сильно хотела друзей, с которыми можно было поговорить и посмеяться. Мама говорила, что она могла смеяться и общаться с ними. А при упоминании любви она слышала лекции про опасных мужчин, кошмар мамуси, и что ей еще рано думать о любви… когда многие девушки в деревне уже были замужем.
И когда она упоминала одиночество, она всегда слышала «Потерпи» и «Мы с тобой». Мама и мамуся нашли друг друга, но не все могли рассчитывать на удачу. Когда ей будет восемьдесят, они будут рядом? Или она будет одинокой старушкой, полной сожалений из-за потраченных лет?
Нет, правда не поможет. Мама и мамуся не послушают. Должно быть другое, то, что они послушают.
Ну… Нина приходила в домик за лекарством. Может, если другие жители будут чаще их видеть, мама станет спокойнее? Точно было много историй о том, какими необычными были ведьмы Мрока, но если их будут видеть чаше, расстояние уменьшится, да? И если они приходили за лекарствами, можно было меняться на то, что нужно было для дома. На куриц, еще одну козу, может, на хороший камень, чтобы укрепить камин.
Это она скажет маме и мамусе. Идеально.
Среди голых полей цвели редкие полевые цветы или рос мирт. Маленький гном-полевик не мог найти, за чем укрыться. Ему нужно было попасть в амбар с последним снопом, но он, видимо, задержался в полях.
Дуб, ударенный Перуном, возвышался впереди, божественная крона листьев покачивалась в свете луны, темный силуэт становился все больше, пока Бригида не оказалась почти под деревом.
Стекло звякнуло о стекло.
Бригида схватилась за флакон озерной воды, прищурилась, глядя на тьму.
Под дубом, ударенным Перуном, среди подношений из меда и хлеба сидел блондин. Художник.
Ее сердце колотилось. Что он тут делал? Разве он не должен был проводить Роксану домой? Кого он тут искал? Не ее ведь?
С места на земле он игриво поклонился и сделал глоток.
Кому он кланялся? Она оглянулась, но там никого не было.
На его лице уже проступили следы кулака — у Дариуша было много колец — и грязь жадно впилась в сапоги. Было тихо, она должна была что-то сказать? Стоять молча в лесу ведь не было необычно? Но в деревне все болтали. Она не хотела выглядеть еще более странной, чем была.
— Предлагаешь себя Перуну? — она скрестила руки.
— Если бы он меня забрал, — художник допил содержимое бутылки и потянулся за следующей. Он пришел подготовленным.