Тамара, мельком окинув взглядом всю эту сцену и обстановку, в нерешительности остановилась на пороге. Священник быстро повернулся на ходу в ее сторону и уставился на нее вопрошающим взглядом. Несколько смущенная девушка отрекомендовалась ему в качестве новой учительницы и поспешила извиниться за то, что, кажется, она попала сюда не совсем-то вовремя и нарушила своим приходом деловую беседу. Он тоже как будто смутился в первое мгновенье, не зная как быть с этою гостьей-невпопад, которую, вдобавок, и сплавить- то некуда, но затем сразу же оправился и изобразил на лице саму приятную улыбку.
— Нет, отчего же, милости просим! — приветливо успокоил он Тамару. — Нисколько не вовремя… напротив… Садитесь, пожалуйста; попадья моя сейчас придет, — она, кажись, там по хозяйству что-то с батюшкой на огороде копается… А меня прошу извинить пока, — любезно прибавил он с повинным поклоном. — Вот, с сим субъектом дело надо кончить.
— Я, может, мешаю вам? — предупредительно осведомилась девушка.
— Н…нет, отчего же… Дело житейское: сына женить хочет, — вот и ведем по сей статье дипломатические переговоры.
Благообразный мужик налил между тем стаканчик водки и, со степенным поклоном, осторожно, чтобы не расплескать, поднес его батюшке. — Пожалуйте-с!
— Да не угощай! — отбояривался тот. — Ведь сказано тебе, до обеда не приемлю.
— Пригубьте хоша! — вторично поклонился в пояс мужик. — Не обессудьте, батюшка! Не побрезгуйте!
— Да уж пригубил раз, будет с тебя.
— Вторительно-с! Не откажите… по чести просим.
— Да ты что ж это, Иван Савельев, себе думаешь?.. Ты думаешь, я на твою водку польщусь?., а?..
— Пожалуйте! — снова поклонился мужик не отступая с полным стаканчиком от священника.
— Нет, постой… Ты думаешь, накачу, мол, батьку в мякоть, так он и сдаст? — Ни-и-и, друг сердечный, эту тактику брось!.. А сказано тебе четвертную, и шабаш!
— Помилуйте, батюшка, — взмолился мужик. — Отец Никандр, помилосердуй!.. Шутка ль сказать, четвертную… Отколь я тебе возьму четвертную!..
— Отколь? — с веселым лукавством подмигнул ему батюшка и перевел с него такой же взгляд на Тамару, точно бы заискивая в ней сочувствия и молчаливой поддержки. — Отколь, говоришь ты. А поищи за голенищем, там в тряпице найдешь.
— Да нет же у меня таких деньгов, — вот как перед Истинным…
— Не божись, не божись, брат, не бери греха на душу, — все равно не поверю.
— Верь, отец, по чести говорю! — убеждал мужик, положив руку на сердце. — Бери красненькую, как даю… Прошу тебя, бери! Сам разочти-ка: ежели теперича за венчанье четвертную, да тебе угощенье, да на причт еще водки особливо, да для сватов водка, да кумовьям водка, да всей родне угощенье, да подарки, так это что ж?! — ведь это же мужику зараз одно разоренье!.. Что ж, я для тебя в петлю полезу, что ли?.
Но батюшка только улыбался на это шутливо и недоверчиво, и изредка подмигивал на него Тамаре, — дескать, полюбуйтесь, какого сироту казанскую из себя строит!
— Зачем в петлю, — в карман полезай, — посоветовал он. — Там найдется.
— В карман! — с укоризненным взглядом покивал на него мужик головою. — ШутиЩь, отец Никандр, все-то ты шутишь, а мне не до шуток… По чести прошу: бери, Христа нашего ради красненькую, отпусти ты душу мою!.. По рукам, что ли?
— Нечего, нечего, Иван Савельев, Лазаря-то петь! — замахал на него священник рукою. — Кабы ты и в самом деле неимущий был, ну, тогда мы бы тебе и даром повенчали, а ведь ты только скаред, жмот! Думаешь, не знаю я, как ты на селс кулачишь, последнюю меру овса с мужика за проценты выжимаешь? У тебя десять тысяч в банке капиталу лежит, а ты на причт каких-нибудь двадцати пяти рублей жалеешь, торгуешься, как жид какой, Лазаря из себя строишь!.. Нечего, брат, — мужик богатый, вытянешь!
— Легко сказать, вытянешь! Побыл бы ты в моей шкуре… Ну, слышь, отец, — решительным тоном заговорил он наконец после краткого раздумья. — Уж так и быть, два рублика накину! — Двенадцать… а?.. Бери двенадцать, по-божески, чтобы ни вам, ни нам не обидно…
— Сказано тебе «слово твёрдо», и не приставай — оборвал его речь батюшка. — Прощай, брат, — некогда мне тут с тобой бобы разводить, — отваливай с Богом!.. А на угощении твоем спасибо… Солонинка-то только, кажись, тово… Ну, да всякое даяние благо!
Иван Савельев, со вздохом сокрушения мотнув головою, осторожно поставил на стол невыпитый стаканчик и стал в раздумчивой нерешительности, потупясь в землю и переминаясь с ноги на ногу.