Баронесса с трудом сдерживала смех.
— Замолчите, князь!.. Вы вводите меня в искушение. Вместо того, чтобы рассказывать подобные глупости, лучше помолимся о несчастном покойном, душа которого должна сильно терзаться.
Две недели спустя Тамара с мужем уехала в свое финское имение, где они снова стали вести тихий и спокойный образ жизни. Только изредка гости нарушали их уединение, так как Лилиенштерны вообще редко видались с соседями. Прежде всех приехала Нина с мужем с целью осмотреть свои новые владения и провести там несколько дней. Затем — адмирал, а несколько позже — баронесса Рабен. Перед отъездом за границу они оба прогостили у своих друзей несколько недель. В первых числах августа тихую спокойную жизнь молодых супругов смутила болезнь Магнуса. Сначала, казалось, слабое здоровье молодого человека поправилось под влиянием чистого деревенского воздуха, но затем без всякой видимой причины болезнь стала усиливаться. Вызванный доктор объявил, что у барона одна из самых опасных нервных лихорадок и он не ручается за исход болезни. Тамара с необыкновенной самоотверженностью ухаживала за мужем, ни на минуту не оставляя его одного и мужественно оспаривая его жизнь у смерти. Никогда еще молодая женщина не чувствовала к нему такой глубокой любви, как в эти часы ужасных страданий, когда думала, что теряет его навсегда.
Были вызваны лучшие доктора Петербурга, но, несмотря на самое энергичное лечение, состояние больного не улучшалось. Увеличивающаяся со дня на день слабость, по-видимому, грозила роковым концом.
Магнус хворал уже около двух недель, когда Угарин в один из своих приездов в Петербург узнал от доктора о состоянии больного. Князь решил немедленно ехать в Финляндию навестить своего кузена. Он сознавал в душе, что не столько сочувствие к Магнусу, сколько желание увидеть Тамару влечет его туда.
Было около семи часов утра, когда Угарин вышел на ближайшей к имению Лилиенштернов станции. Экипажа за ним не выслали, так как никто не знал о его приезде. Храбро наняв местную таратайку, он скоро приехал в имение. В доме царило мертвое молчание, и он, казалось, был совершенно пуст. Лакей провел князя в гостиную, где он встретил Фредерика, несшего тарелку со льдом и поднос, уставленный разными пузырьками.
— Ах, ваше сиятельство, если бы вы знали, как нашему барину плохо! — сказал верный камердинер со слезами на глазах. — Доктор говорит, что сегодня должно все решиться и что, вероятно, господин барон придет в себя!
— А где баронесса?
— Баронесса вместе с сестрой милосердия ухаживает за барином. Если угодно, я вас провожу туда, ваше сиятельство.
Когда Угарин вошел в спальню Магнуса, он ничего не мог разглядеть благодаря царившему там полумраку. В эту минуту к нему подошла сестра милосердия и тихо шепнула:
— Баронесса страшно утомлена. Она заснула в кресле.
Тогда князь разглядел в кресле у изголовья кровати чью-то фигуру. При слабом свете ночника он узнал в ней Тамару.
Как бы пробужденная его пристальным взглядом, молодая женщина открыла глаза. Узнав Угарина, она быстро подошла к нему и протянула руку.
— Благодарю, что вы навестили нас, кузен! Пойдемте на балкон. Здесь нельзя разговаривать, так как Магнус спит. Кроме того, эта темнота неприятно действует на нервы.
С этими словами она провела его на обширную террасу, обтянутую полосатой материей. Сев в кресло, она предложила Арсению Борисовичу последовать ее примеру, но тот объявил, что ему и так пришлось просидеть всю ночь, остался стоять и облокотился на балюстраду. Разговор, естественно, зашел о болезни барона. При описании опасного положения Магнуса глаза Тамары омрачились и несколько слезинок скатились по ее побледневшим щекам. Только теперь, при ярком дневном свете, заметил Угарин, насколько она изменилась и похудела. Прислонившись с усталым видом головой к спинке кресла, молодая женщина задумчиво устремила глаза в пространство.
Князь смотрел на нее, волнуемый всевозможными чувствами. С удивлением и досадой он спрашивал себя, неужели Тамара действительно любит несчастного паралитика, имя которого носит, или одно только чувство долга приковывает ее к изголовью больного и заставляет плакать при мысли о возможности потерять его.