Адмирал вернулся вне себя от гнева. Что же касается Нины, то она спокойно досидела до конца представления, только старательно избегала ясного и сурового взгляда Тамары, который против воли причинял ей неприятное волнение.
В продолжение нескольких дней Флуреско был почти в безнадежном положении, и Тамара в душе думала, что для него смерть была бы большим благодеянием. Но князь не умер. Рука и нога у него остались парализованными, а организм медленно разрушался.
Прошло около шести недель после этого печального происшествия. Однажды, помогая одеваться своей барыне, Фанни объявила ей, что видела Машу и та рассказывала ей, как ужасно обращается Нина Александровна со своим больным мужем.
— Она до такой степени скупа относительно всего, что касается князя, что ей даже жалко нанять сиделку! К нему приставлена старая служанка, которой помогает лакей. Камердинеру, служившему князю больше десяти лет, отказано от места. Маша говорит, что эта старая Неонила совершенно невыносима. Она глуха и сильно пьет. Когда Неонила засыпает в состоянии опьянения, то так сильно храпит, что даже стекла дрожат. Больной может кричать до изнеможения и умереть от голода и жажды, прежде чем кто-нибудь его услышит, тем более что его под предлогом необходимого спокойствия перевели в самую отдаленную комнату.
Как-то на днях больной пожаловался адмиралу и князю Угарину на дурное с ним обращение. Результатом этой жалобы было то, что эти господа устроили ужасную сцену княгине и осыпали ее упреками. После их отъезда Нина Александровна как фурия влетела к мужу и в язвительных и жестких выражениях стала упрекать его за то, что он посмел жаловаться на нее. Он был дураком, если думал, что она, молодая и красивая женщина, запрется дома, чтобы ухаживать за кутилой, получившим только заслуженное, — за нищим, который и без того дорого ей стоил. Эти оскорбления привели князя в бешенство. Так как княгиня подошла близко к его креслу, Флуреско схватил ее здоровой рукой и хотел ударить. Завязалась настоящая борьба, из которой княгиня вышла вся исцарапанная. После она объявила, что отошлет в Финляндию этого бешеного дурака. Но когда это будет, Маша не знает.
Рассказ камеристки наполнил сердце Тамары отвращением и ужасом, и мысль об ужасной сцене, происшедшей между бессердечной женщиной и несчастным больным, как какой-то кошмар, преследовала ее в продолжение нескольких дней. Она, вероятно, приняла бы энергичное участие в судьбе Флуреско, если бы личные заботы и дурные вести из Стокгольма окончательно не поглотили все мысли молодой женщины.
Заботил ее Магнус. Уже несколько месяцев она замечала резкую перемену в характере молодого человека, обыкновенно таком ровном и мягком. Он делался то нервным и раздражительным, то печальным и задумчивым. Характерное ему спокойное состояние духа окончательно пропало. Тамара ничего не понимала в грустном и испытующем взгляде, который он по временам устремлял на нее. Баронесса смотрела на это, как на следствие тяжелой болезни, перенесенной мужем; но если такое состояние будет все усиливаться, то не грозит ли это жизни Магнуса? Мысль, что Магнус ревнует, не приходила в голову Тамары, а между тем это чувство раздирало сердце молодого человека. Барон давно уже заметил с каждым днем все возраставшую страсть князя Угарина. Слишком уважая жену, чтобы допустить возможность ее падения, он, тем не менее, опасался, как бы этот опытный обольститель, обладавший такою прекрасной наружностью, не произвел глубокого впечатления на сердце Тамары. Он жадно следил за молодой женщиной, стараясь уловить в ее глазах выражение нового зарождающегося чувства. По мере увеличения душевной борьбы его собственная страсть к Тамаре все более возрастала. Болезнь и чувство беспомощности перед таким опасным соперником раздражали его и приводили в отчаяние.
В таком положении были дела, когда Тамара получила письмо от госпожи Эриксон, где та писала, что какая-то внутренняя болезнь, которой она страдала уже около года, настоятельно требует серьезной операции.
«Я не знаю, даст ли мне Господь пережить это испытание, — писала Эвелина, — и поэтому мне хотелось бы повидаться с тобой, мое дорогое дитя! Если же нам не суждено больше увидеться, то прими благословение и будь уверена в моей любви как здесь, на земле, так и там, за гробом. Что же касается моих последних советов и указаний относительно воспитания Оли и Гриши, то их передаст тебе Ивар».